Тролли в городе

И думала, что вот в эти минуты как раз и происходит мое последнее примирение с Лениным. Я просто чувствовала рядом его душу и мысленно разговаривала с ней. И душа Ленина сказала, что совершенно на меня не сердится и, кстати, вовсе не считает меня глупой женщиной. «Каких только нелепостей при жизни не скажешь!» – огорченно вздохнула душа Ленина, пока все вокруг громовым хором выводили:

Прощай же, товарищ, ты честно прошел…

«Прощай, Ленин!» – прошептала я. И душа Ленина ответила: «Прощай… меня звали Дмитрий, помни… дедушка Дмитрий…»

Неожиданно оказалось, что Годунов для всех приготовил подарки. Отцу он преподнес кассету с фильмом Чарли Чаплина «Великий диктатор».

У нас не было видеомагнитофона, и Годунов сказал, что это – отличный предлог купить такую полезную штуку.

Отец так и поступил.

Я помню, как мы с ним тащили коробку с видеомагнитофоном под снегопадом. Все кругом несли елки, а мы – коробку. И утром Нового года, когда окно сияло белизной и весь мир казался созданным заново, я проснулась и стала смотреть на нашу комнату. На столе лежал серпантин. Мы никогда не разбирали новогоднюю трапезу, чтобы утром можно было в ночной рубашке, босиком, подобраться к тарелке и «поклевать салат», как выражался Адольф.

Так я и поступила. А видеомагнитофон, холеный, незнакомый предмет, стоял на столе и высокомерно ждал: сумеем мы с ним совладать или нет. Он выглядел как пришелец с другой планеты, окруженный нашими старенькими милыми вещами.

– Ну вот, – сказал Адольф, проснувшись, – в нашу с тобой жизнь, кажется, вошел прогресс.

Вечером мы посмотрели «Великого диктатора». Отец наблюдал за мной искоса. Когда фильм закончился, я спросила:

– Чаплин – это Гитлер?

– Нет. Чаплин – великий артист.

– Да, – сказала я, – ну я так и поняла. Отличное шоу. Вот бы у тебя так получалось.

Адольф обнял меня.

– Тебе не нравится, как я выступаю?

– Очень нравится, – заверила я, – но Чаплина на кино сняли, а тебя еще нет.

– Это потому, что в стране упадок кинопроизводства, – объяснил Адольф. – Как только начнется подъем, меня сразу снимут.

Я потом часто пересматривала «Диктатора», особенно когда отца не было дома и я скучала по нему. Я смотрела на артиста Чарли Чаплина и представляла себе, что это – мой отец, и на душе у меня становилось тепло. Я думала, что Чаплин, наверное, был очень добрым. Человек, который так хорошо представляет Адольфа Гитлера, просто не может быть злым.

* * *

Со временем у отца стало меньше работы. Годунов объяснял – в стране падает политическая активность, спрос на Гитлера и Берию понижается. Брежнев еще держится, но и это ненадолго.

– Растет новое поколение, которое не знает ни Гитлера, ни Брежнева, – объяснял он, поглядывая на меня.

Я сказала:

– Но я же знаю!

Годунов рассмеялся и махнул рукой.

– Кого ты знаешь? Своего отца? Ну вот скажи мне, кем был Гитлер на самом деле?

– Он любил свою родину, – сказала я.

Годунов опять рассмеялся, и я вдруг увидела, что он постарел.

Самым неприятным был для нас тот день, когда в коллективе появился Филипп Каракоров. Это был современный певец, очень популярный. Сперва мы абсолютно не понимали, каким образом он может сочетаться с уже имеющимися персонажами.

– Ты, Борис Иваныч, конечно, великий эклектик, – сказал Годунову Берия, – но даже тебе не под силу ввести Каракорова в наше общество. Что он будет делать рядом с нами? Мелковата сошка – подумаешь, фигляр базарный.

– Этот фигляр собирает полные залы, – сказал Годунов. – Народ хочет видеть своих героев.

– Каков народ, таковы и герои, – проворчал Берия и протер очки.

Очки у него были просто стекляшки – на зрение наш Лаврентий Палыч никогда не жаловался, – но Берия настолько привык их носить, что выглядел заправским очкариком. «У очкариков другая динамика движений, – объяснял он. – Им очки не мешают, а, наоборот, помогают. Например, если комар летит или муха, там, навстречу, очкарик, в отличие от нормального человека, не моргает. Он чувствует себя защищенным. И сглаз его не берет, даже цыганский. Чтоб цыганка сглазила, очкарик непременно очки должен снять, иначе ничего у нее не выйдет».

Годунов глядел на Берию с легкой, не совсем понятной грустью.

– Какие герои будут у нашего народа – это не мы с тобой, Палыч, решаем. Это головы поумнее наших придумывают. Сказано – Каракоров кумир, стало быть, заведем своего домашнего Каракорова и используем на всю катушку. Вопросы?

– Нет, – сказал Берия. – Партия сказала «надо», комсомол ответил «есть»!

– Вот и ладушки, – вздохнул Годунов.

Каракоров оказался человеком замкнутым и ненапряжным, как выражался Годунов. При желании Каракоров мог также изображать Петра Первого. Годунов называл его «мультидарованием».

У нового артиста были кошачьи вытаращенные глаза, круглая, тарелкообразная физиономия, огромный рост и торчащие усы. Он щедро пользовался гримом, но так, что это было незаметно. Потом он как-то обмолвился при мне, что заканчивал театральный институт.