Тролль Ее Величества

– Мы вас сразу нашли. Только тебя там почему-то не было. Только хрюшки да тетя Рысь в кустах. Вся такая помятая, грязная, просто ужас какой-то. Кстати, зачем ты дяденьке барону переднюю лапку отдавил? Он тебя остановить хотел, а ты его сшиб да еще сверху потоптался. Обиделся человечек – ему же больно было.

– Не заметил, – понуро признался я. Мне там и недосуг было разбирать, с чего это вдруг и кому вздумалось разлечься на моем пути. – Лучше скажи, чего особо не торопились. Если бы вы двигались побыстрей, то мне не пришлось бы так долго гулять по окрестностям.

– Что значит “особо не торопились”? – оступился Куп. – Пока до лагеря добежал, пока всех собрали, потом обратно, а тебя уже след простыл. Только орки матерятся, себя развязывая.

– А этот в капюшоне?

– Ушел…

– Жаль… Я бы с ним еще разок поговорил. И с большим удовольствием.

– Спишь, бродягша? – Калина не спеша накрывал на стол. – Поднимайся, паря, хорош брюхо валять, жрахмать будем.

Открыв глаза, Само потянулся, словно проснувшийся на печке кот. И только потом осознал, что рана под лопаткой лишь нудно тянет, а не отдается резкой болью, как еще день-два назад.

Очень осторожно он привстал, опустив ноги на пол. Слегка кружилась голова, но вор понял, что может передвигаться без посторонней помощи.

Само встал во весь рост и неуверенно, как годовалый младенец, сделал первый шаг… второй… третий. Сев за стол, ощутил себя полностью обессиленным, ему захотелось спать.

– Так, не дрыхнуть! – шутливо рыкнул ведун. – На, подъешь, тебе сейчас силы нужны. Вот, попробуй, – пододвинул он широкое деревянное блюдо с аппетитно пахнущей вареной говядиной.

Крепкие зубы вцепились в мясо. Несколько дней бездействовавший желудок застонал, отвергая пищу.

– Через силу, паря, через силу. – Калина налил в кружку немного красной тягучей жидкости: – На, выпей. Это не просто винишко.

Чуть дрожащей рукой Само опрокинул в себя зелье. Жаркая волна, ошпарив горло, устремилась вниз, подавив судороги взбунтовавшегося чрева.

– Ну как? – с улыбкой спросил старик, медленно отколупливая скорлупу вареного яичка. – Ожил? Коли так, кушай, а то стынет.

– Благодарствую, – вытер губы рукой Само.

– Увидели бы сейчас тебя лекари, насмерть бы меня поубивали. – Калина налил себе белого как снег молока. – Вроде как не след больного мясушком потчевать. Мож, они и правы. А я тебе, парень, так скажу – лошадь рождена лошадью, курица курицей, рыба рыбой, а человек рожден человеком, хищником, зверем. И все эти кашки из сена годятся только для малышей и крольчат. А человек, мужик в особенности, силу в мясе черпает.

– А сами-то чего? – Вор, жуя, указал на молоко с яйцами.

– Э, сынок! – в полный голос рассмеялся дед. – Ну, какой из меня ныне мужик? Так, пень трухлявый. Эта я еще по старинке дергаюсь.

Некоторое время они ели молча.

– Я это, – зажевывая стрелку лука посоленным хлебом, прошамкал Калина, – давеча в деревне был. Тамошние звали. Ихние мужики на рыбалю ходили. Так заместо рыбех целые сети мертвяков понатаскали.

Само напрягся, перестав жевать.

– Что с баб взять, думали на викодров, живых мертвецов, напоролись. Ну, вроде тех, что в прошлом годе на Уилтаван напали. Небось слышал об этом?

Бор молча кивнул.

– Так вот, нормальные мертвяки были. Простые, в смысле. Правда, изувеченные, что те уродцы. Зазря лишь ноги топтал. Еды вот только набрал, там еще чего по мелочи…

Он снова замолчал, щуря на солнце подслеповатые глаза.

– Ты ведь, паря, знал убиенных? – Ведун даже не смотрел на гостя. – Я так думаю, какие они при жизни были, всем уже все равно. Смерть-то, она нас всех равняет. И малых и старых, и нищих и богатеев. Главное другое… Что прах их не по ветру развеян, а земле предан, как того душам надобно. Похоронили чинно, место хорошее, тихое. Если хочешь, я потом тебе покажу. А вот вещи кой-какие забрал. Глядишь, рано или поздно родня аль друзья объявятся, возвернут себе на память. А хошь, сам глянь, может, кого знакомого памятку найдешь. Показать?

На убранном от крошек столе Калина развернул большой кусок мешковины. Перед глазами Само оказались вещи сотоварищей: кожаный кисет Кирки, мешочек с игральными костями Алена-Здоровяка, деревянная трубка Сохи.

Во рту ночного ремесленника пересохло. Что-то давно позабытое, тяжелое, горькое и непонятное теснилось в его груди. Глаза затянуло поволокой, он вцепился в край стола, чтобы не упасть. Калина, вовремя поддержав вора за локоть, посадил его на место, пододвигая заранее налитое вино.

Отставив недопитую кружку в сторону, Само положил ладони на вещи, словно ожидая, что они заговорят с ним, обнимут его живым теплом…

Пальцы зацепили продолговатую, длиной с локоть деревянную трубочку, плотно заткнутую с обоих концов.

“Череп…” – Само вспомнил, как перед самым отплытием вожак прятал ее подальше за пазуху.

Отковырнув пробку ножом, он вытряхнул из футляра лист бумаги. Вода не тронула хрупкую материю. Само, развернув лист, в растерянности взглянул на Калину.

– Грамоте ты не обучен… – утвердительно сказал ведун. – Ведь ты хочешь узнать, что здесь? – И сам взял в руки письмо.