Трогать запрещено

— Степыч, слушай, раз такое дело, может, стоит Юльку куда-нибудь отправить на время или охрану к ней приставить? Если хотели ударить по мне, мало ли, что у этих «неизвестных» в башке. Переживаю я за нее…

— Отправить — не вариант. Она не уедет, тем более пока ты тут в больничке валяешься. А по поводу «приставить», я над этим подумаю. Пришлю своих ребят из фирмы. Правда, истерика будет знатная, когда Юлька поймет, что с ней нянькаются, — ухмыляется Степа.

— Уж лучше пусть истерит, чем… — не договариваю. В палату открывается дверь и входит Юля с двумя стаканчиками кофе, запах которого тут же разносится по палате. Щеки горят, глаза блестят. Вся какая-то не такая: немного нервная и взъерошенная.

— Юль? Все хорошо? — спрашиваю ее.

Она кивает и отдает картонный стакан отцу.

— Ладно, — поднимается со стула Степан. — Я поеду, телефон разрывается. Юль, за тобой заеду к вечеру, хорошо? — спрашивает.

— Да, пап, спасибо! — подскакивает к нему и целует в щеку.

Мне Данилов только кивнул и скрылся за дверью.

— Так, что случилось, Юль? — хлопаю ладонью по постели рядом, показываю, куда нужно бы сесть.

Девчонка прячет глаза, но слушается. Оставляет свой стаканчик на столе и садится рядом.

— Юль? — вглядываюсь в ее личико. Как же я соскучился, сил нет. — Я же вижу, что что-то случилось.

— В общем, — вздыхает она и смотрит мне прямо в глаза. — Я, кажется, обидела твою маму, — выдает на одном дыхании, удивляя меня своей воинственностью во взгляде.

Глава 41

Юля

В столовой тихо. Гнетуще. Хотя чего еще ожидать от больницы? Посетителей здесь нет, и пять небольших столиков пустуют. Тишину в помещении нарушает только гудение холодильника и шум машин за окнами.

Мы с Ириной Григорьевной сидим и молчим. Я кручу пальцами стоящий на столе стаканчик со своим кофе, мама Дана сверлит меня оценивающим взглядом. Первой этот разговор начинать я не намерена.

Я вообще не хотела с ней идти. Честно. Не уверена, что готова изображать вежливость. Но Ирина Григорьевна оказалась настойчивой женщиной. Вот только не особо торопливой и говорливой.

— Знаете, — говорю я в конце концов, взглянув на часы, — если вы привели меня сюда, чтобы молча рассмотреть, то я могу упростить вам задачу и скинуть фото. Изображать немую натуру я не готова, меня ждут.

— Смелая и дерзкая, я погляжу, — передергивает плечами собеседница. — Что ж, надо отдать должное моему сыну, в выборе своих женщин он последователен.

— Я просто устала, — говорю честно. — Почти двое суток без сна, и все те события, что были «до»… Я просто хочу спокойствия рядом с любимым человеком. Все.

— С таким мужчиной, как мой сын, спокойствие исключено. Именно поэтому я и вызвала тебя на разговор, деточка. Ты не понимаешь, во что ввязалась!

— Ирина Григорьевна, хватит. Вы совершенно меня не знаете! Вы даже не дали мне шанса понравиться вам!

— Зато я знаю своего Богдана. Он взрослый мужчина, у которого уже нет времени распыляться на пустые эмоции. Ему пора строить семью! Заводить детей, в конце концов! Своих! А не брать на воспитание чужую, прости господи…

— Чужую? — морщусь. — Это вы меня сейчас назвали ребенком?

— Ну, а кто ты? Сколько тебе лет? Восемнадцать-то есть? Школу закончила?

— Девятнадцать. И да, дети — не животные, их не заводят! Они появляются по большой любви!