Привычный глаз не видит того, чего не желает. Каждый третий немец, которого видишь на улице, по-прежнему носит, и будет носить до своей смерти, следы тех двадцати-ста дуэлей, на которых дрался во дни своего студенчества. Немецкие дети играют в «мензуру» в детском саду, репетируют ее в гимназиях. Немцам пришлось убедить себя, что в ней нет жестокости — ничего оскорбительного, ничего унизительного. Их аргумент: это учит немецкую молодежь храбрости и хладнокровию. Пусть даже так, но такой аргумент, особенно такой в стране, где каждый человек солдат, может показаться предвзятым. Сравнится ли доблесть дуэлянта с доблестью воина? Сомнительно. Напором и куражом на поле брани добьешься гораздо большего, чем неблагоразумным пренебрежением к собственной участи. От немца-студента, по существу, потребовалось бы гораздо больше мужества отказаться от драки. Он дерется не для собственного удовольствия; он дерется из страха перед общественным мнением, которое отстало на двести лет.
«Мензура» развивает только одно — жестокость. «Мензура», мол, демонстрирует класс фехтования (мне так говорили) — но это не факт. Обычная дуэль ничем не напоминает поединок на шпагах а-ля Ричардсон; в целом же шоу — удачная попытка совместить нелепое с неприятным. В аристократическом Бонне, где соблюдают традиции, и в Гейдельберге, где иностранцы встречаются чаще, дуэли, возможно, имеют более формальный характер. Я слышал, что там состязания проводятся в хороших помещениях, что раненого ожидает седовласый доктор, голодного — слуга в ливрее, а сама дуэль в известной степени представляет собой красочную церемонию. В более «домашних» университетах, где иностранцев мало и где им особо не потакают, внимание уделяется только предметам первой необходимости, которые имеют характер непривлекательный.
Настолько непривлекательный, что чувствительному читателю я крайне рекомендую опустить даже это мое описание. Разбавить краски здесь нереально, да я и не собираюсь.
В помещении голо и мерзко; стены покрыты пятнами пива, крови и свечного сала; потолок закопчен; пол посыпан опилками. Толпа студентов смеется, курит, переговаривается, кто сидит на полу, кто забрался на стул; барьер выстроен из скамеек.
В центре, лицом к лицу, стоят дуэлянты. Они похожи на самураев, как их рисуют на японских чайных подносах. Их вид суров и причудлив: на глазах защитные очки; вокруг шеи шарфы; сами обернуты в нечто, напоминающее грязное лоскутное одеяло; рукава подбиты волосом; руки вытянуты над головой — две нелепые заводные игрушки. Секунданты — так же более-менее подбитые волосом, на головах огромные кожаные картузы — разводят их по позициям. Прислушавшись, можно почти услышать скрип перчаток. Рефери занимает место, дается команда, и тут же звенит пять быстрых ударов длинных рапир. Смотреть схватку неинтересно: ни динамики, ни мастерства, ни изящества (я говорю только о собственном впечатлении). Побеждает тот кто просто сильнее; кто рукой в толстом рукаве, в постоянной неестественной позе, сможет удерживать свой огромный неудобный меч дольше, не потеряв сил защищаться или колоть.
Весь интерес сосредотачивается вокруг ран; последние обычно приходятся по голове или в левую половину лица. Иногда в воздух взлетает фрагмент скальпа или щеки, который впоследствии бережно сохраняется в конверте его гордым обладателем (или, строго говоря, бывшим обладателем) и демонстрируется на вечеринках. Из каждой раны, соответственно, хлещет обильный поток крови. Кровь заливает докторов, секундантов и зрителей; брызжет на стены и потолок; пропитывает дуэлянтов; делает лужи в опилках. В конце каждого раунда к дуэлянтам подлетают врачи, и руками, с которых и так уже течет кровь, зажимают разверстые раны, набивая их маленькими ватными шариками, которые приготовил на тарелке помощник. Естественно, когда человек поднимается и продолжает движения, кровь снова хлыщет потоком, наполовину ослепляя его, и пол под ногами становится скользким. Иногда вы видите, как зубы у человека обнажаются почти до уха, и до конца дуэли он как бы скалится половине зрителей, с другой стороны оставаясь серьезным. Иногда ему надрезают нос, отчего дуэлянт приобретает особенно презрительный вид.
Поскольку целью студента является окончить университет с как можно большим количеством шрамов, никаких стараний оградить себя от ударов фактически не принимается — даже в скромных пределах такого метода драки. Истинный победитель — тот, кто выходит из поединка с наибольшим количеством ран; тот, кто, зашитый и заплатанный до такой степени, что в нем уже не угадывается человеческое существо, сможет пройтись по улицам на зависть немецкому юноше и к восхищению немецкой девушки. Тот же, кто получает всего лишь несколько незначительных повреждений, удаляется мрачный и разочарованный.