Трое за границей

— Я вам кричал из окна, — сказал упитанный господин, когда мы приблизились, — но вы, похоже, меня не слышали. Гроза будет час, не меньше, вы так промокнете, что…

Он был очень мил, этот старик; ему просто не сиделось из-за нас на месте.

— Мы очень тронуты вашей заботой! Мы вовсе не сумасшедшие. Мы бы не стояли здесь все эти полчаса, если бы знали, что здесь в лесу, в двадцати ярдах, спрятался ресторан. Мы и представить себе не могли, что топчемся у самого ресторана!

— Я так и подумал, — ответил пожилой господин, — и поэтому вышел.

Выяснилось, что все посетители в трактире также наблюдали нас из окна, удивляясь, зачем мы стоим под деревом с самым несчастным видом. Если бы не наш славный старик, эти придурки так бы и глазели на нас, я думаю, до самого вечера. Хозяин извинился, отметив, что мы были «как вылитые англичане». Это не фразеологический оборот. В Европе искренне полагают, что все англичане больные. (В этом здесь убеждены также, как всякий английский крестьянин убежден в том, что французы выживают только лягушками.) Даже когда на личном конкретном примере пытаешься развеять подобное заблуждение, это не всегда удается.

Это был уютный маленький ресторанчик, готовили здесь хорошо, а «Tischwein»[18] был очень приличен. Мы задержались там на пару часов, высохли, насытились и набеседовались о красотах природы. И мы уже собрались уходить, когда произошел случай, демонстрирующий насколько зло в нашем мире влиятельнее добра.

В ресторан вошел путник. Он имел измученный вид. В руке у него был кирпич на куске веревки. Он вошел торопливо, тщательно закрыл за собой дверь, убедился, что она заперлась, выглянул в окно и смотрел долго и пристально; затем, облегченно вздохнув, положил свой кирпич рядом на лавку и заказал обед.

Во всем этом таилась какая-то загадка. Было странно, зачем у него кирпич, почему он так тщательно закрыл дверь, почему в таком страхе смотрел из окна; но вид у него был такой жалкий, что на беседу рассчитывать не приходилось, и от вопросов мы воздержались. Он ел, пил, энергия возвращалась к нему, он вздыхал все реже и реже. Потом вытянул ноги, запалил зловонную сигару и в спокойном удовлетворении запыхтел.

И затем это случилось. Случилось так неожиданно, что описать все в каких-то подробностях невозможно. Помню, как из кухни вышла, с подносом в руке, фрейлейн. Я видел, как она перешла зал поперек и подошла ко входной двери. В следующую секунду ресторан превратился в пандемониум.

Это было похоже на ту балаганную метаморфозу, когда только что звучала спокойная музыка, качались цветы, плыли облака, парили феи — и вдруг кругом вопит полицейский, кувыркаются орущие дети, буффоны дерутся с Панталоне, колбаса с Арлекинами, все падают на разбросанном масле, клоуны. Как только фрейлейн с подносом коснулась двери, дверь отлетела в сторону, как будто за ней, поджидая, скопились все силы ада. В ресторан ворвались две свиньи и курица; кот, дремавший на пивном бочонке, всшипел и вспыхнул огнем. Фрейлейн отшвырнула поднос и грохнулась на пол. Господин с кирпичом вскочил на ноги, опрокинув перед собой стол со всей сервировкой.

Тому, кто бросился бы искать виновника катастрофы, этот виновник предстал бы в лице остроухого полукровки-терьера с хвостом белки. Хозяин выскочил из другой двери и попытался пинком вышвырнуть животное из ресторана. Вместо этого он угодил в одну из свиней, именно в ту, которая была жирнее; это был сильный точный пинок, и свинье пришлось нелегко; ни капли энергии не пропало напрасно. Несчастное животное было очень жалко (только никому никогда не будет жалко свинью так, как свинье будет жалко себя самое).

Она перестала носиться по помещению, уселась посреди зала и обратилась к Галактике, призывая звезды стать свидетелем чудовищной несправедливости, учиненной над нею. Скорбный зов, должно быть, был слышен во всех окрестных долинах; люди ломали голову, пытаясь понять, что за катаклизм вершится в горах.

Что касается курицы, она с воплями обратилась в бегство, одновременно во всех направлениях. Это была волшебная птица: ей ничего не стоило пробежаться по голой стене, и на пару с котом они опрокинули на пол все, что еще не успело там оказаться. Не прошло сорока секунд, как число желающих пнуть собаку подскочило до девяти человек. Время от времени кое-кому, как представляется, исполнить свое желание удавалось, так как пес иногда прекращал лаять и начинал выть. Но он не терял присутствия духа; он, очевидно, знал, что бесплатный сыр бывает только в мышеловках; что за охоту на кабанов и дичь надо платить — но в общем считал, что игра стоит свеч.

Вдобавок, пес был счастлив отметить, что на каждый пинок, который перепадал ему, большинство живых душ в помещении получало по два. Бедолага свинья (та, которая, оплакивая свою судьбу, закрепилась в центре) получала в среднем четыре.