Трое за границей

Иногда на рекламе изображается пара. Вот тогда понимаешь, насколько современный велосипед более приспособлен для флирта, чем отжившая система салонов или садовых калиток. Он и она садятся в седло (осмотрительно убедившись, что велосипеды правильной марки) — и все. Заботам более места нет — ты попадаешь в Мир Волшебства. По тенистым аллеям, сквозь городскую толпу в рыночный день радостно катит «Лучшая в Британии модель с нижней консолью от „Бермондси”», или «„Эврика” с цельнолитой рамой от „Камберуэлл”». Не надо давить на педали, не надо рулить. Только не вмешивайтесь и только скажите им, во сколько вам нужно быть дома, — это все, что им надо. Пока Эдвин, свесившись из седла, будет шептать старую милую чепуху на ухо Анжелине; пока Анжелина, чтобы скрыть румянец смущения, будет отворачиваться назад к горизонту, сказочные велосипеды будут следовать заданным курсом.

Для них всегда светит солнце, на дороге для них никогда не бывает слякоти. Ни догоняет тебя суровый папаша, ни суется сбоку вздорная тетка, ни подглядывает из-за угла это исчадие ада (младший брат) — никогда, ничего. О! Почему, почему нельзя было взять напрокат «Лучшую в Британии модель с нижней консолью» или «„Эврику” с цельнолитой рамой» во времена нашей юности?

А вот «Лучшая в Британии модель с нижней консолью» (или «„Эврика” с цельнолитой рамой») стоит, прислонившись к воротам. Должно быть, она устала. Она трудилась в поте лица с обеда до вечера, транспортируя наших молодых людей. Они, по доброте душевной, спешились, дабы машина могла отдохнуть. Теперь они сидят на траве в тени изящных ветвей. Трава густа и суха. У ног их струится поток. Вокруг — мир и покой.

Неизменная идея, донести которую ставит своей задачей творец велосипедной рекламы, — мир и покой.

Впрочем, я ошибаюсь, говоря, что рекламные велосипедисты никогда не работают. Теперь я припоминаю, что видел рекламу с джентльменами на велосипедах, трудящимися в поте лица — трудящимися, можно даже сказать, на износ. В тяжких усильях они измождены и бескровны; на лбу их сверкают огромные капли пота; вы понимаете, что если за рекламной картинкой окажется еще один подъем, им придется или слезать, или пасть бездыханными. Но они дураки сами — уперлись и продолжают ездить на «обычных велосипедах». Вот если они пересядут на «Любимца Путни» или на «Наглого Баттерси» (на которых катит здравомыслящий юноша в центре плаката), то избавятся от всех этих бесполезных страданий. Все, что от них тогда потребуется, в качестве благодарности, — иметь на лице счастье, и, возможно, иногда подтормаживать, если машина в пароксизме ювенильного энтузиазма ненадолго потеряет голову и ринется слишком быстро.

Вы, изнуренные юноши, уныло сидящие на дорожном камне, измученные до такой степени, что не замечаете проливного дождя, который промочил вас до нитки; вы, усталые девушки с испорченной мокрой прической, без конца поглядывающие на часы (вы бы и поругались, если бы знали как); вы, солидные лысые джентльмены, исчезающие, задыхаясь и чертыхаясь, в перспективе бесконечной дороги; вы, багровые унылые семейные дамы, в страданиях пытающиеся добиться взаимности у медленных упрямых колес, — почему вы не позаботились купить «Лучшую в Британии модель с нижней консолью» или «„Эврику” с цельнолитой рамой»? Почему на земле сплошь «обычные велосипеды»?

Или с велосипедами творится то же, что со всем остальным, — Жизнь ни в чем не отражает Рекламу?

Что в Германии меня неизменно чарует и завораживает — немецкая собака. В Англии устаешь от старых пород; всякий знает их как свои пять пальцев: мастифф (рождественский пудинг в виде собаки), терьер (черный, белый, взъерошенный — в зависимости от обстоятельств, но всегда драчливый), колли, бульдог — никогда ничего нового.

Вот в Германии у вас есть варианты. Вам попадутся собаки, ничего похожего на которых вы никогда не видели. Пока они на вас не залают, вам невдомек, что это вообще собаки. Это так свежо, так интересно. В Зигмарингене Джордж подманил какую-то собаку и обратил на нее наше внимание. Она внушала мысль о помеси пуделя и трески. (Я не берусь утверждать, что это и не была, собственно, помесь пуделя и трески.) Гаррис попытался это сфотографировать, но оно вскочило на изгородь и оттуда растворилось в каких-то кустах.

Я не знаю, какую цель преследуют немецкие собаководы; свои замыслы они пока держат в тайне. Джордж полагает, что они выводят грифона. В поддержку такой гипотезы можно привести многое; судя по паре экземпляров, которые мне попадались, успеха в этом направлении немецкие специалисты почти добились. И все-таки хочется верить, что означенные экземпляры образовались просто в результате ошибки. Немец практичен; зачем ему нужен грифон, я понять не могу. Если ему требуется оригинальный дизайн, то ведь есть уже такса! Куда еще оригинальнее? К тому же в доме грифон будет только мешать: все будут постоянно наступать ему на хвост. Лично я думаю, что немцы пытаются вывести русалку, чтобы научить ее потом ловить рыбу.