Трое за границей

Стены гетто давно сравнялись с землей, но сегодняшний пражский еврей по-прежнему верен своему зловонному переулку, хотя таким переулкам быстро приходят на смену новые нарядные улицы, сулящие превратить этот район в красивейшую часть города.

В Дрездене нам посоветовали не говорить в Праге по-немецки. За последние годы расовая вражда между немецким меньшинством и чешским большинством достигла предела по всей Богемии, и если на улицах Праги вас кое-где примут за немца, это может оказаться проблемой — влияние немцев здесь уже не такое, как некогда. Все же кое-где по-немецки мы говорили: нам пришлось выбирать — либо говорить по-немецки, либо молчать вообще.

Чешский язык, говорят, очень древний и имеет высокую научную традицию. Алфавит состоит из сорока двух букв, которые иностранцу покажутся китайскими иероглифами*. Это не такой язык, каким можно овладеть с наскока. Мы решили, что в целом меньше рискуем здоровьем, если будем говорить по-немецки. И правда, ничего страшного не произошло. (Объяснить это могу только предположительно. Пражанин — человек необычайно проницательный; легкий иностранный акцент, незаметные грамматические ошибки, которые, возможно, вкрались в наш немецкий, выдали факт, что мы, вопреки всем иным внешним признакам, были все-таки не чистокровные немцы. Я это не утверждаю, я предлагаю это как гипотезу.)

Чтобы избежать, однако, ненужной опасности, осмотр достопримечательностей мы провели при содействии гида. Идеальные гиды мне не попадались еще никогда. Этот же обладал двумя особенными недостатками. Английский он знал решительно слабо. Это был не английский вообще. Я не знаю, как это называлось. Его стопроцентной вины в этом не было: английский он учил у шотландки. По-шотландски я понимаю прилично (это необходимо, чтобы идти в ногу с современной английской литературой), но попытка разобраться в махровом шотландском, на котором говорят со славянским акцентом, время от времени оживляя его немецким умлаутом, подрывает умственные способности.

В продолжение первого часа было трудно избавиться от ощущения, что наш гид задохнется. Каждую секунду мы ожидали, что он умрет у нас на руках. За утро мы успели, однако, к нему привыкнуть и избавились от инстинктивного желания всякий раз, когда он открывает рот, кидать его на спину и срывать одежду. Позже мы начали понимать некую часть произносимого, и здесь выявился его второй недостаток.

Как вроде бы оказалось, недавно он изобрел средство для отращивания волос, за производство и рекламу которого убедил взяться местного аптекаря. Половину оплаченного времени он расписывал нам не красоты Праги, а те блага, которые, по всей вероятности, обретет человечество, используя его зелье. Наши стандартные кивки, которыми мы (полагая, что блеск красноречия относится к архитектуре и городскому ландшафту) приветствовали его энтузиазм, он отнес на счет горячего интереса к своему несчастному препарату.

В результате отвлечь гида от этой темы стало положительно невозможно. Разрушенные дворцы и обвалившиеся церкви он игнорировал, невежливо отзываясь о них как о вздорной чепухе, возбуждающей нездоровый вкус к декадентству. Свой долг он видел не в том, чтобы побудить нас задуматься о разрушительном влиянии времени, но больше в том, чтобы привлечь наше внимание к средствам разрушенное восстановить. Какое нам дело до героев с отвалившимися головами? Или до лысых святых? Наш интерес должен быть безусловно направлен к живому миру, к девам со струящимся потоком волос, или к собственно струящемуся потоку волос, который у дев может образоваться по трезвом использовании «Кофкео» (или хотя бы к юношам с ярко выраженными усами — в соответствии с изображением на этикетке).

Желая того или не желая, но в своем представлении наш гид разделил мир на две части. Прошлое («до употребления») — болезненный, неблагообразный, безотрадный тоскливый мир. Будущее («после употребления») — мир откормленный, развеселый, типа «да-благословит-всех-господь». Такое положение лишало нашего гида профессиональной пригодности как экскурсовода по монументам средневековой истории.

Он прислал нам в отель по бутылке своего состава. (Как оказалось, в начале нашего совместного общения мы, непредумышленно, его потребовали.) Лично я не могу ни хвалить, ни бранить его средство. Длинная череда разочарований сломила мой дух; вдобавок к этому постоянный аромат керосина, пусть даже легкий, способен вызывать шуточки, особенно если вы человек женатый. Теперь я ничего даже не пробую.

Свою бутылку я отдал Джорджу. Он выпросил ее для одного своего знакомого в Лидсе. (Позже я узнал, что Гаррис отдал ему и свою бутылку, для того же знакомого в Лидсе.)

После Праги наша поездка стала прочно ассоциироваться с запахом чеснока. Джордж сам обратил на это внимание и отнес данный факт на счет господства чеснока в европейской кухне.