— Красоту вашего друга, — сказал он, — я бы назвал ускользающей... Она присутствует, но как бы и незаметна. В этом кепи, мне представляется, она незаметна.
Здесь Джордж решил, что с коротышкой шутки пора заканчивать. Он заключил:
— Сойдет. Еще опоздаем на поезд. Сколько?
— Цена этого кепи, сударь... Хотя, по-моему, оно и половины того не стоит... Четыре шиллинга шесть пенсов. Прикажете завернуть в желтую бумагу, сударь? Или в белую?
Джордж сказал, что заберет товар в явном виде, заплатил четыре шиллинга шесть пенсов серебром и вышел. Мы вышли за ним.
На Фенчерч-стрит мы сторговались с нашим возничим на пяти шиллингах. Он отвесил нам еще один подобострастный поклон и попросил напомнить о себе австрийскому императору.
В поезде мы сопоставили свои наблюдения и согласились, что проиграли со счетом 1:2. Джордж, который был явно разочарован, выбросил книгу в окно.
Багаж с велосипедами благополучно был на борту, и ровно в полдень, с отливом, нас понесло по течению.
Глава V
Есть история про одного шотландца, который влюбился в девушку и захотел взять ее в жены. Как весь свой народ, он, однако, был осмотрителен. В своем кругу он отметил, что многие в целом обещающие союзы приводили к беспокойству и разочарованию целиком по причине ложной оценки женихом или невестой воображаемого совершенства партнера. Он вынес решение, что в его собственном случае никакого крушения идеалов не произойдет. Поэтому его предложение приобрело такой вид:
— Я гол как сокол, Дженни. У меня нет для тебя ни денег, ни земли.
— Ах, но ведь есть ты сам, Дэви!
— Сам-то, Дженни, сам, да вот сам — нищий бестолковый чурбан.
— Нет, нет, а сколько других еще хуже тебя, Дэви!
— Не знаю, милая, не знаю... И знать не хочу.
— Пусть муж не красавец, Дэви, зато не будет болтаться по девкам, и дома все будет спокойно.
— Даже не думай, Дженни, даже не думай. Не всё же одним индюкам пестрым кур топтать! Я с детства за каждой юбкой таскаюсь. Ты от меня натерпишься, так и знай.
— Но у тебя доброе сердце, Дэви! И ты ведь меня любишь, я знаю!
— Люблю-то, Дженни, люблю, да вот не знаю, сколько еще пролюблю. Да и сердце-то у меня доброе только когда все по-моему и никто меня не выводит. А так я просто как черт — спроси вон у матушки у моей, это у меня в отца, видать, бедного. И чем дальше, тем хуже.
— Ну, это ты слишком так про себя, Дэви. Ты парень честный. Я тебя лучше тебя самого знаю, ты и хозяин хороший.
— Может быть, Дженни, может быть, да вот водится за мной кое-что... Несладко жене придется, когда муж только и смотрит в бутылку. Чуть виски запахнет — у меня глотка как у лосося. Лезет, лезет, и все мне мало.
— Но ты ведь такой милый трезвый-то, Дэви!
— Милый-то, Дженни, милый — если не лезет никто.
— Но ты ведь не бросишь меня, Дэви? Будешь работать?
— Бросить-то вроде не брошу, только насчет работы даже не заикайся — я про работу даже думать не могу.
— Но ты ведь постараешься, Дэви?.. Священник вон говорит, выше себя не прыгнешь...
— Постараться-то постараюсь, да вот толку что, Дженни? Даже если и постараюсь, много не выйдет, не думай. Мы все слабые грешные твари, Дженни, а что до меня — таких поискать еще.
— Ну ладно, ладно, зато на язык ты не врун, Дэви! Вон сколько парней, наврут девчонке бедной с три короба, а потом слезы! Ты со мной, Дэви, честный, я, наверно, пойду за тебя... А там будет видно.
О том, что там оказалось видно, история умолчала, но понятно: пенять на товар женщина не имела права ни при каких обстоятельствах. Пыталась она или нет — женщины не всегда распоряжаются языком в соответствии с логикой (да и мужчины, коли на то пошло), — сам Дэви должен был быть спокоен, сознавая, что ни один упрек им не заслужен.
Я хочу быть столь же искренним с читателем этой книги.
Я хочу добросовестно выложить все ее недостатки. Я не хочу, чтобы кто-нибудь пребывал в заблуждении насчет этой книги.
Никакой полезной информации в этой книге не будет.
Всякий, кто подумает, что с помощью этой книги сможет совершить турне по Германии и по Шварцвальду, скорее всего, потеряется еще не добравшись до Нора. И это не самое страшное, что с ним может случиться. Чем дальше от дома он окажется, тем только в большие неприятности попадет.
Быть источником полезной информации — не мой конек. Это убеждение досталось мне не от природы, оно явилось ко мне с опытом.
На заре своей карьеры журналиста я работал в одной газете, предтече многих очень популярных современных изданий. Мы гордились тем, что совмещали поучение с развлечением. Что надо было считать поучением, а что развлечением — читатель определял сам.