Трое в лодке, не считая собаки

Я пошел к своему врачу. Он мой старый приятель; когда мне чудится, будто я нездоров, он щупает у меня пульс, смотрит язык, разговаривает о погоде, и все бесплатно. Я и подумал, что как следует ему отплачу, если пойду к нему. «Что нужно доктору, — решил я, — это практика. У него буду я. В моем лице он получит такую практику, какой ему не получить от тысячи семисот каких-нибудь банальных, заурядных больных, с одной-двумя болячками на экземпляр». Итак, я пошел прямо к нему. Он спросил:

— Ну, что у тебя?

Я сказал:

— Не буду занимать твое время, дружище, разговором о том что у меня. Жизнь коротка, и ты можешь отойти в мир иной прежде, чем я закончу. Я расскажу тебе, чего у меня нет. У меня нет «стертых коленей». Почему у меня нет «стертых коленей», сказать тебе не могу. Но факт остается фактом — у меня их нет. Все остальное, однако, у меня есть.

И я рассказал ему, каким образом все это обнаружил.

Тогда он раздел меня, осмотрел и схватил за запястье. Затем двинул в грудь, безо всякого предупреждения (подлый трюк, я скажу), и таким же образом боднул головой. Потом он сел, написал мне рецепт, сложил и отдал, а я положил рецепт в карман и ушел.

Я не открывал этот рецепт. Я отнес его в ближайшую аптеку. Аптекарь прочитал рецепт и отдал мне.

Он сказал, что такого не держит.

Я спросил:

— У вас аптека?

Он сказал:

— У меня аптека. Была бы у меня кооперативная лавка и семейный пансионат, сразу и то и то, я уж, так и быть, сделал бы вам одолжение. Но у меня всего лишь аптека. И это подрезает мне крылья.

Я прочитал рецепт. Там было:

Бифштекс………………………… 1 фунт, с 1 пинтой пива, принимать каждые 6 часов.

Прогулка десятимильная…… 1 шт., принимать каждое утро.

Постель…………………………… 1 шт., принимать каждый вечер ровно в 11.

И не забивать себе голову ерундой, в которой не соображаешь.

Я последовал указанием, со счастливым (для меня) результатом: моя жизнь была спасена и продолжается до сих пор.

В данном же случае, возвращаясь к рекламе пилюль, я имел все, вне всякой ошибки, симптомы, основным из которых являлось «общее нерасположение ко всякого рода труду».

Как я страдаю от этого, языком не опишешь. Жертвой этого я был с младенчества. Когда я был мальчиком, зараза не оставляла меня ни на день. Они, конечно, не знали, тогда, что это была печенка. Медицина тогда находилась в гораздо менее развитом состоянии, чем сейчас, и они списывали все на лень.

— Ах ты, ленивый чертенок! — говорили они. — А ну-ка вставай да займись делом!

Они, конечно, тогда просто не знали, что я был болен.

Они не давали мне никаких пилюль. Они давали мне подзатыльники. И как ни странно, тогдашние подзатыльники часто мне помогали (на какое-то время). Получалось, что один такой подзатыльник гораздо лучше действовал на мою печень, и от одного такого подзатыльника я гораздо охотнее, не теряя дальнейшего времени, стремился выполнить что от меня требовалось — чем целая коробка пилюль сегодня.

Знаете, оно часто так — простые, дедовские средства иногда более эффективны, чем вся эта аптечная ерунда.

Мы просидели полчаса, живописуя друг другу собственные недуги. Я объяснил Джорджу и Уильяму Гаррису, как чувствую себя по утрам когда просыпаюсь; Уильям Гаррис рассказал нам, как себя чувствует когда отправляется спать; а Джордж стал на каминный коврик и дал нам яркое и талантливое представление, характеризующее его ощущения по ночам.

Джордж воображает, что болен. С ним никогда ничего особенного не бывает, поверьте.

Тут в дверь постучалась миссис Поппетс и спросила, готовы ли мы ужинать. Мы грустно заулыбались друг другу и сказали, что кусочек-другой проглотить попробуем. Гаррис заметил, что немного чего-нибудь в желудке обычно держит заразу на привязи. Тогда миссис Поппетс принесла поднос, а мы пододвинулись к столу и принялись ковырять бифштекс с луком и ревеневый пирог.

Я, должно быть, расклеился уже совсем, так как через каких-нибудь полчаса потерял интерес к еде полностью — вещь для меня ненормальная. Я даже не притронулся к сыру.

Выполнив этот долг, мы пополнили свои стаканы, зажгли трубки и возобновили беседу о состоянии собственного здоровья. Что с нами творилось в действительности, никто из нас точно не знал, но мнение было единодушным — не важно что, но оно вызвано переутомлением.

— Что нам нужно, так это отдых, — заявил Гаррис.

— Отдых и полная перемена, — откликнулся Джордж. — Перенапряжение мозга привело к общему ослаблению организма. Смена окружающей обстановки, отсутствие необходимости думать восстановят умственное равновесие.

У Джорджа есть двоюродный брат, которого в полицейский протокол обычно заносят как студента медика, так что манера выражаться врачебно у Джорджа фамильная.