Трое против дебрей

Наконец желанная картина! Двадцатипятифунтовый, почти полностью обессиленный койот поднимается и снова падает в снег, как щепка в волнах озера. Наверное, следовало почувствовать жалость, когда моя рука скользнула к чехлу и я вытащил винтовку и загнал пулю в ствол. Может быть, у меня и шевельнулось чувство жалости, но я не мог дать ему волю. Сколько раз в феврале или марте, когда мерзлый снег выдерживает тяжесть койота, но проваливается под оленем, я видел в лесу страшные следы разыгравшейся трагедии: там, где койот настиг оленя, он медленно растерзал его. Сколько бы я ни загнал койотов в глубоком снегу, койоты будут убивать оленей и будут этим заниматься, когда меня уже не будет в лесу.

«Мистер Бинкс!» — теперь это был всего лишь шепот. И конь щедро отдал мне последнюю вспышку своей энергии. Ни прочищать прицел, ни целиться уже было не надо. Я наклонился в седле, приставив холодное дуло к уху койота, и спустил курок.

Натравливать одно животное существо на другое (в данном случае лошадь на койота) бесчеловечно по отношению к ним обоим. Никогда, ни на одно мгновение, я не смотрел на это как на развлечение. Охота была для нас в тот момент жизненной необходимостью, такой же, как еда и питье. В свое время я затравил множество койотов, но это никогда не доставляло мне удовольствия. И я перестал делать это, как только отпала необходимость.

Фитиль керосиновой лампы горел уже более двух часов, когда я подъезжал к хижине. Его слабый огонек в окне действовал на мой измученный организм как бодрящее средство. Я надавил каблуком на бока моего почти совсем выбившегося из сил коня и сказал ему: «Еще сто ярдов, и мы с тобой снова узнаем, что значит отогреться».

Эрик с койотами, проигравшими гонку

Конь посерел от замерзшего пота. В хвосте у него запутались ледяные сосульки, и с каждый шагом они с резким звоном стукались друг о друга. Я низко пригнулся в седле, приложил одетые в варежки руки к холке мерина, как бы стараясь украсть у него немного тепла и тем облегчить собственные муки. В течение последнего часа мне казалось, что все мои мускулы превратились в лед.

Таким всегда было возвращение с охоты на койотов в заснеженном лесу независимо от того, была эта охота успешной или нет. Волнение и бешеная скачка, казалось, разогревали мою кровь на какой-то период времени, и я нередко обливался потом. Но когда волнение и азарт охоты исчезали, я коченел от почти непереносимого холода. Особенно мучительно было возвращение домой.

Дверь хижины была открыта. Я увидел это еще на расстоянии пятидесяти ярдов и подумал: «Она стоит у входа, вглядываясь, ожидая, прислушиваясь».

Вырвавшийся у нее крик облегчения и радости я услышал, когда очертания ее фигуры были еще еле видны в темноте. Я направил к дому коня и стал нащупывать окаменевшими пальцами узлы веревки, на которой висела безжизненная туша койота.

— Погоди, дай мне! — Лилиан быстро развязала узлы и опустила койота на снег.

Я осторожно слез с седла и прижал свои холодные губы к горячим губам Лилиан. Затем она сняла уздечку, взяла повод и сказала:

— Пойди отогрейся, я отведу и накормлю лошадь. Я взялся за повод.

— Я сейчас…

— Ты немедленно войдешь в дом и согреешься, — оборвала она меня. Это уже был приказ, а не просьба. — На сегодня ты достаточно померз. — И она повела лошадь в конюшню, а я лишь растерянно посмотрел ей вслед.

Я втащил койота в хижину и начал расстегивать боты. Визи осмотрел добычу и пропищал:

— Папа, когда я вырасту настолько, чтобы охотиться на койотов?

— Я надеюсь, — серьезно ответил я ему, — что, когда ты вырастешь, никому из нас не нужно будет травить койотов в снегу.

Я горячо надеялся, что это будет так.

Глава X

В течение целых пяти минут я, не отрываясь, смотрел на блюдце. Это было блюдце, из которого мы кормили кошку. Оно лежало на земле у хижины, перевернутое вверх дном. Неизвестно было, кто так бесцеремонно с ним обошелся. Может быть, тут были виновны ножки Визи, может быть, кошачья возня. Но дело было не в этом. Представление о перевернутом блюдце вторглось в ход моих мыслей и слилось с ними, как сливаются краски оленя с общим колоритом лесного пейзажа.

Зима почти кончилась, хотя кое-где и лежали еще остатки снега. Накануне пробудился ручей; началось половодье. В тот же день над хижиной пролетел первый эшелон гусей. Правда, они летели где-то очень высоко, но все-таки они уже летели. А гуси никогда не обманывают ни самих себя, ни других. Когда они пролетали над хижиной головами на север, хвостами на юг, можно было не сомневаться, что пришла весна.

У сарая для сена Визи охотился на воображаемого оленя. У него был лук и стрела, которые я сделал ему. Сейчас Визи подкрался к зверю. Он пригнулся, приложил древко стрелы к тетиве и, выпрямившись, пустил стрелу в цель. Затем он испустил охотничий клич. Конечно, он убил самца с четырьмя ответвлениями на рогах. Он не признавал менее крупную добычу вроде молодых оленей с двумя ответвлениями на рогах или оленят, у которых рога едва намечаются. И конечно, он никогда не охотился на самок или детенышей.