Трое против дебрей

Наши редкие поездки на почту доставляли Визи огромное удовольствие, так как с ними всегда была связана покупка конфет. Мы никогда не отказывали ему в этом, хотя это и было в ущерб нашим и без того скудным средствам. Детство имеет свои права, и даже индейские ребята хорошо знали большие деревянные банки с конфетами, стоявшие у торговца под прилавком. Покупка производилась следующим способом: малыш засовывал палец в рот и со стуком клал другой рукой на прилавок пяти- или десятицентовую монету. Зимой монету могла заменить шкурка ласки.

Сначала я занимался покупками Визи. Затем покупались фунт чая и пара коробок табака. И лишь после этого я получал свою корреспонденцию. Если какие-нибудь письма обещали быть интересными (а это случалось нечасто), я тут же прочитывал их и тут же, пользуясь трескучей пишущей машинкой лавочника, отвечал на них. Затем, усевшись на прилавок, я просматривал газеты. Наиболее крупные из ежедневных провинциальных газет уделяли несколько строк австрийцу по имени Гитлер. Но кто же, черт его побери, был этот Гитлер?

— Маляр, — буркнул Бечер в ответ на мой вопрос. — Да, сэр, проклятый маляришка из Австрии, вообразивший себя вторым Бисмарком.

В конторе у Бечера был радиоприемник, который между длительными периодами молчания выдавал немного музыки или краткие сообщения о последних событиях. Обладание приемником превратило торговца в настоящий кладезь премудрости. Индейцы узнавали у него, можно ли ожидать лунную ночь для хорошей охоты. Если у фермера отбились стада и потерялись девять годовалых бычков, он спрашивал совета у торговца, где нужно их искать. Если жена местного поселенца с верхних берегов ручья, родившая за семь лет шестеро детей, ожидала седьмого, она допытывалась у торговца, будет на этот раз мальчик или девочка. Радиоприемник отвечал на все вопросы.

Да, в газетах писали мало утешительного. Несколько тысяч безработных подняли бунт на улицах Ванкувера. В Соединенных Штатах было несколько миллионов безработных. Если такова жизнь в цивилизованном мире, то, чем скорей мы вернемся в свой лес, тем лучше.

Вопрос о том, когда возвращаться домой, обычно решала Лилиан. Мы приезжали в Риск-Крик не чаще одного раза в три или четыре недели, и, когда мы были там, мне не хотелось торопить Лилиан с отъездом. Однако, проведя пару дней в Риск-Крике за чаепитием с миссис Бечер, беседуя о тех таинственных вещах, которые обычно обсуждают две женщины, оставшиеся наедине, Лилиан решительно заявляла:

— Я хочу домой. — И, как будто этого было не достаточно, добавляла: — Пора подумать о заготовке сена.

Без всякого преувеличения можно сказать, что, едва закончив одну работу, Лилиан уже думала о другой. И, пожалуй, это было хорошо, так как сам я иногда был склонен отложить дела на денек или два.

Но она была права. Нужно было обеспечить зимний корм скоту до наступления осенних заморозков. Без лошадей мы лишились бы связи с внешним миром, если бы не захотели проделать пятидесятимильную прогулку на лыжах или пешком.

Сено, как и все остальное, было здесь бесплатным. На маленьком лугу, где когда-то жили бобры, или несколько ближе к истокам ручья мы могли накосить полдюжины тонн болотной травы, которая, хотя и уступала по качеству тимофеевке или клеверу, все же не давала отощать нашим лошадям, пока не спадут жесткие оковы зимы и не зазеленеет новая травка.

У нас не было ни косилки, ни прицепных грабель. И не у кого было их одолжить, так как все косилки и грабли были на ходу в жаркую пору заготовки зимнего корма для лошадей; но у нас было снаряжение, состоящее из косы, больших и неуклюжих ручных грабель и вил. И к тому же у нас было четырнадцать часов дневного света для работы. Я орудовал косой. Хотя такая замена косилки была для меня непривычна, нужда быстро заставила научиться обращаться с косой. После двухдневной боли в спине я начал ловко ею пользоваться, и каждый раз, когда лезвие косы сверкало в воздухе, на землю ложился рядок ярко-зеленой травы. Когда сено высыхало, Лилиан сгребала его в копны. И нередко, как только копна была готова, Визи начинал кувыркаться на ней, и сено разлеталось во все стороны.

Вдвоем с Лилиан мы сделали из сухих жердей решетку и укрепили ее на деревянных полозьях, а затем впрягли лошадей в это примитивное, но удобное сооружение, отвезли на нем копны сена и заскирдовали его у избы.

Лето шло к концу, и незаметно подкралась осень. Осины и ивы сменили зеленый наряд на темнеющее золото. Сентябрь подарил нам несколько дней моросящего дождика, и в ручье снова забулькала вода.

Сырая и ветреная погода октября пригнала с песчаных холмов стаи журавлей[29] и массу канадских казарок, которые с оглушительным шумом кружили над озером у нашего дома. Журавли и гуси летели на юг. Журавли редко спускались передохнуть в наших местах. Гуси вели себя иначе. Они садились на воду большими шумными стаями и задерживались там на одну-две недели, чтобы отдохнуть и пощипать низкорослую траву на солончаковых берегах озера.