Трое против дебрей

Третий член нашей семьи по-своему решал этот вопрос. Лилиан могла шлепками загнать Визи туда, куда шел дым от костра, но удержать его там было невозможно. Стоило Лилиан отвернуться, как Визи вылезал из полосы дыма в звенящую гущу комаров, а так как Лилиан должна была в тот момент помогать мне разгружать фургон и натягивать палатку и одновременно приготовлять ужин, она разумно решила предоставить Визи его собственной судьбе. Что можно было сделать, если ему больше нравились комары, чем дым.

Обычно в глубине Британской Колумбии перед рассветом бывает краткий промежуток времени, когда комары садятся на мох и травы, по-видимому, для того, чтобы передохнуть и набраться сил для новых нападений на живые существа. Но, увы, нет правила без исключения. К сожалению, так было и тогда. От нашего дымокура остались лишь серые угольки, и мы давно уже лежали в палатке, но заснуть было невозможно. Мы слышали шум крылышек, бьющихся о стены палатки, и это было почти также мучительно, как комариные укусы.

Прежде чем лечь, мы связали края расходившейся парусины, однако изрядное количество комаров все же каким-то образом проникало в палатку, и, несмотря на духоту, нам пришлось с головой укрыться одеялами.

Палатка, в которой Кольеры жили до постройки избушки

Это была почти бессонная ночь. Лилиан следила за тем, чтобы Визи не раскрылся, а меня мучило другое: я слышал странный прерывистый перезвон колокольчиков на наших лошадях. Внезапно я вскочил и сел на кровати.

— Лошади! — воскликнул я. — Они обезумели от комарья.

С вечера я стреножил всю пятерку лошадей и отпустил их свободно пастись, вместо того чтобы оставить их на привязи. Теперь звон их колокольчиков доносился откуда-то из леса, но это был не тот ритмичный звон, который мы слышим, когда лошади спокойно пасутся на траве. Это был дребезжащий резкий звук колокольчиков на шеях бегущих лошадей.

— Если они напали на путь, по которому прошел фургон… — испуганно пробормотал я, зажигая фонарь и глядя на Лилиан.

Она достаточно разбиралась в характере лошадей, чтобы понять мой испуг. Если лошади вышли на проторенный фургоном путь, к рассвету они будут уже за несколько миль от нашей стоянки. Не менее двух суток уйдет на то, чтобы найти их и вернуть обратно.

Эта мысль выбросила меня из постели.

— Я постараюсь поймать и привязать их, пока не поздно и пока не рассвело, — сказал я.

Лилиан тоже встала.

— Раз я все равно не сплю, лучше сложу дымокур. — И она начала одеваться.

Я покачал головой.

— Предоставь это мне. Комары съедят тебя живьем, если ты выйдешь.

Я развязал полотнища, закрывавшие вход в палатку. До восхода солнца оставалось еще около двух часов. Предрассветная ночь была сырой и непроницаемо темной. В приоткрывшуюся щель с нарастающим непрерывным шумом летели комары.

Звон колокольчиков стал слабее. Десять — пятнадцать минут назад этот звон доносился с западной стороны, теперь же было слышно лишь слабое позвякивание откуда-то с юга.

— Они напали на проторенный путь! — воскликнул я. Любая стреноженная лошадь, приспособившаяся к этому своему положению (как было и с нашими лошадьми), если уж пустится в путь, может передвигаться со скоростью четырех миль в час. Судя по звуку колокольчиков, лошади находились на расстоянии двух миль к югу от нашей палатки. Лилиан протянула мне фонарь.

— Лучше возьми его, — сказала она, — и ступай за лошадь ми, а я разведу дымокур.

Я сказал:

— Мне не нужен свет. Тебе он больше понадобится, чтобы собрать топливо для костра.

И, взяв из фургона поводья, я выскользнул в темноту.

Из еловой чащи по ту сторону ручья послышался вой филина[19]. Несколько секунд спустя оттуда донеслось верещание зайца-беляка.

Трагедия, разыгравшаяся тогда в ельнике, повторялась снова и снова в чаще лесов с первых дней их существования. Иногда в период между восходом и заходом солнца здесь наступало нечто вроде перемирия, но оно всегда было недолгим.

«Уу-хуу, уу-хуу!» На этот раз звуки неслись не с елей, а с сосен, стоявших позади палатки. Из темноты над нашей головой послышалось шуршание крыльев, летящих по направлению к ручью. Несколько мгновений я прислушивался к вою двух филинов, дерущихся из-за убитого зайца. И тут же я забыл о филинах и зайце, поглощенный собственными заботами.

Небо серело на востоке, когда я привел назад лошадей. Я привязал их к тополям с подветренной стороны дымокура и уселся на бревно рядом с Лилиан.

Мы молча сидели рядом и смотрели, как сероватый оттенок неба уступает место нежно-розовому. Краски, напоминающие цвет розового бутона, сменились золотистыми тонами, и вдруг на верхушки деревьев хлынул солнечный свет. В воздухе не было ни малейшего ветерка, и дым поднимался вверх прямой вертикальной струей. Теперь комары получили возможность возобновить свои атаки.

Тогда я нарушил молчание.

— Знаешь, Лилиан, — сказал я полусерьезно с легким оттенком горечи, — у меня странное чувство: мне кажется, что бог не хочет, чтобы мы были здесь.