Вскоре после этого разговора я отправил Лилиан в Кенель — маленькую деревушку, взгромоздившуюся на высоком берегу реки Фрейзер в девяноста милях к северу от Риск-Крика. Кенель могла похвалиться не только хорошим врачом, но и достаточно современной больницей. Совет врача, осмотревшего Лилиан, был дан в категорической форме: в течение месяца перед родами Лилиан должна находиться под наблюдением врача в Кенеле; из-за деформации позвоночника и бедренной кости роды будут нелегкими; возможно, придется делать кесарево сечение.
И все же по милости судьбы и благодаря искусству врача Визи Эрик Кольер появился на свет естественным путем. Осенью того же года я встретился с врачом Лилиан, приехавшим в Риск-Крик поохотиться на уток и гусей. Поговорив немного о здоровье Лилиан и ребенка, он посмотрел мне прямо в лицо и сказал: «Молодой человек, вам повезло». И затем очень серьезно добавил: «Я советовал бы вам ограничиться одним ребенком».
Появление Визи на белый свет стоило нам почти полторы сотни долларов; но, несмотря на то, что пришлось отложить осуществление наших планов на целый год, мы стали после этой отсрочки намного богаче.
Второе июня 1931 года. Ровно одиннадцать лет прошло с тех пор, как Англия стала для меня лишь воспоминанием. Солнце, уже поднявшееся, хотя было только четыре часа утра, безразлично смотрело с почти безоблачного неба. Под крышей сарая для фуража взад и вперед сновали ласточки. Они вили новые гнезда и поправляли прошлогодние. Поодаль, на просеке, в тени одинокого тополя дремало несколько еще не острижен ных овец. Среди них копошились и карабкались им на спины неуклюжие ягнята. В загоне за свинарником корова вылизывала новорожденного теленка. Напротив лавки стоял высокий фургон, доверху нагруженный провиантом, инструментами и всем тем, что мы так долго готовили для поездки. Бечер сидел на крыльце, поглаживая своего кокер-спаниеля.
— Если тебе понадобится работа, приходи ко мне, — лю безно сказал он.
— Ну, там, куда мы направляемся, у меня не будет недо статка в работе, — отпарировал я.
Он понимающе кивнул головой.
— Ну, а как насчет денег?
Вот этого я и сам как следует не знал.
Я впряг лошадей в оглобли, подбросил в фургон Визи Эрика, помог Лилиан взобраться на высокое сиденье, уселся рядом с ней, крикнул «но, но» и стегнул кнутом по лошадям. Выгнув шеи, лошади неохотно натянули постромки. Колеса завизжали, как бы не желая двигаться с места, и фургон медленно тронулся. Около мили я ехал по чилкотинскому тракту, затем свернул с хорошо укатанной гальки и стал править прямо на север в ди кую глушь по едва заметной тропе, почти полностью заросшей травой и сорняками. Мы с Лилиан обернулись и посмотрели в последний раз на оставшиеся внизу, в долине, домики фактории, расставаясь с ними на многие месяцы. Затем снова уселись на свои места и устремились на север.
Глава III
Открытые места с густо заросшими склонами и стадами пасу щегося белоголового скота были позади. Бескрайние леса на земле, покрытой валунами, древесными корнями и буреломом, приняли нас в свои жесткие объятия и держат до сих пор.
После того как луга уступили место лесу, я должен был без конца спрыгивать со своего сиденья впереди фургона и, орудуя тяжеленным топором, расчищать дорогу от деревьев, сваленных резкими апрельскими ветрами. И все же, несмотря на бурелом и валуны, мы благодарили судьбу за то, что была хоть такая дорога. Сначала индейцы проложили в чаще тропу, чтобы провести лошадей и фургоны в глубь лесов, к хорошим местам для охоты. Затем белые пошли в лес этим же путем в поисках нетронутых лугов, где можно было свободно накосить и наскирдовать сколько угодно сена на корм скоту. И хотя на этих лугах теперь каждый год косили сено, постоянных селений там не было.
В конце июля группа людей из окрестных скотоводческих ферм приходила на луга косить и скирдовать сено, затем, обычно в декабре, туда пригоняли табуны скота на зимовку. С декабря до конца марта в маленькой деревянной хибарке среди лугов жили два ковбоя (обычно холостяки). Они кормили скот и присматривали за ним. А в промежутке между шестью неделями летней косьбы и тремя зимними месяцами луга цвели и зеленели без какого-либо вмешательства со стороны людей.
У нас не было часов, по которым мы могли бы узнавать время. Где-то в недрах фургона, тикая, отсчитывал секунды дешевый будильник, если он еще не развалился от резких толчков и тряски фургона. Солнце, в тот момент склонявшееся к закату, было для нас единственным хронометром. И по сути дела лишь оно имело значение: ведь солнце вставало на востоке и садилось на западе задолго до того, как на свете появилось такое изобре тение, как будильник.
Пот капал с лошадей на землю. В известном смысле лошади тоже были для нас немаловажной приметой времени. Они могли тащить перегруженный фургон на протяжении определенного количества миль, и ни на йоту дальше. Мускулы лошадей нельзя было завести, как механизм остановившихся часов.