Трое под одним саваном

Верхний свет зажег мягкие рыжие искры в ее темных волосах, спускавшихся на плечи. Она была не чистой брюнеткой, как мне показалось сначала. Ее волосы скорее отливали оттенком красного дерева, как стойка бара: мягкая темнота с прикосновением темно-красного цвета. Я был знаком с парой девушек, зарабатывающих игрой в кости в Голливуде, и еще с несколькими в Сан-Франциско — там их побольше. Некоторые из них были тупы до дебильности, зато другие — блестящие дамы, которые могли бы сделать крупную карьеру в бизнесе или в администрации. Но они столько зарабатывали игрой в кости, что не было смысла ничего менять. Общее у них было одно: все они были очень красивы, так что мужчины, глядя на них, одинаково беспечно могли проиграть хоть десять центов, хоть тысячу долларов. Луиз не была исключением, и при этом она отнюдь не казалась дурочкой. На правильном овальном лице с темно-карими глазами все еще хранили улыбку теплые алые губы, приоткрывая ровные белые зубки.

Я вынул бумажник и потянул из него доллар, но передумал и достал двадцатку, которую положил на зеленое сукно.

— Сколько ставите? — спросила она.

— На все. Я чувствую удачу, — небрежно бросил я.

— Я обычно предупреждаю симпатичных клиентов, что в конечном счете выигрыш невозможен, — сказала она.

— Благодарю вас, — сказал я, не отрывая глаз от ее бедер, возвышающихся над игральным столиком. Она сидела на низком табурете, вся облитая светом, который серебрил ее плечи и грудь, выделяя упругие соски и оставляя под ними темные тени. — Но и проигрыш невозможен, — добавил я.

Она некоторое время изучала меня, глядя в упор из-под опущенных век, и наконец проговорила:

— Бросьте эти штуки.

Луиз подтолкнула мне один из кожаных стаканчиков. Я старательно потряс его и выкинул кости на стол. Она глянула на них, подсчитав очки, и, подняв второй стаканчик, яростно затрясла его.

— Видите? — сказала она, выкинув кости. — Вы проиграли.

Я ухмыльнулся.

— Теперь я пропал. Остался без ужина.

— Правда, что ли? — недоверчиво улыбнулась она. — Вы будете сегодня голодать?

— Ну, может, удастся насобирать милостыни.

— Ах так. Ну да, конечно... Вы что, правда остались без денег? — повторила она.

— Угу. Это я забрасываю удочку. Очень осторожно.

— Не слишком-то вы похожи на очень осторожного! — рассмеялась Луиз.

— Это зависит от обстоятельств.

Я заметил, что смутный свет из входной двери на мгновение заслонила фигура нового посетителя. Но я так углубился в интересный разговор, что не обернулся. Однако тут же слева от меня вырос мой ковбой.

— Эй, фраер, — позвал он.

Я совершенно ясно услышал, как он назвал меня «фраером». Я посмотрел ему в глаза. На его квадратном лице играла жесткая усмешка.

— Помнишь, я рассказывал тебе об одном моем друге, который очень интересуется Луиз?

— Пусть себе интересуется. Я тоже интересуюсь. Что с того?

— Вот он, мой друг! Он пришел, фраер. — И ковбой ткнул большим пальцем через плечо.

Я обернулся, нацелив взгляд туда, где, по моим соображениям, должно было находиться лицо вновь прибывшего, но на этом месте я увидел — с нами крестная сила! — лишь галстучную булавку. Я поднял глаза повыше... и еще выше... и наконец добрался до лица. Это был не человек, а просто какое-то чудовище. Обнаружив наконец его лицо, я не сразу узнал его, потому что первые несколько мгновений я был слишком занят, размышляя, как же мне до него дотянуться. Но уже через десять секунд, разглядев узкий череп с костлявыми скулами, длинный острый нос, широко расставленные темные глаза и высокий лоб, прикрытый путаницей жестких каштановых волос, я вспомнил. Увидев однажды человека такого роста, потом вспоминаешь его без большого труда.

Глава 5

В 1945 году без его фотографии не обходилась ни одна спортивная страница. Он тогда еще учился в колледже, но уже был признанной баскетбольной звездой национального масштаба. Не подходя по размерам ни для какой службы, он сделал себе имя на баскетбольных площадках. Может, вы и сами вспомните: Томми Мэтсон по прозвищу Мэтсон Пушечный Удар. Это прозвище потом сократилось до Пушки. В 1946-м он стал профессионалом, но впоследствии был дисквалифицирован за грубую игру, граничащую с жестокостью. И отчасти еще потому, что однажды его допрашивали в Сан-Франциско по поводу некоторых матчей; впрочем, допросили и отпустили.

После этого он исчез. Его имя больше не появлялось на спортивных страницах, но я вспомнил, что он однажды был задержан за избиение, однако отпущен; потом участвовал в мелкой краже — средь бела дня, не имея при себе оружия. Последний раз я слышал о нем, когда его арестовали в Сан-Франциско, на этот раз за крупную ночную кражу, но опять без оружия. За это Пушка попал в Сан-Квентин. В своих расследованиях я иногда наталкивался на его имя, но ни разу не преследовал его самого. Однако он знал меня в лицо и не особо любил, потому что я пару раз помогал упрятать за решетку его дружков.