— Вас троих я хорошо знаю. Орлы! Горные орлы. А с Гиви вот познакомился на тросу. Век не забуду!
— А вас как звать?
— Капитан госбезопасности Дамджарадзе. Можно и по имени-отчеству — Нодар Теймуразович.
— Очень приятно,—сказал Леша.—Так вот, Нодар Теймуразович, видите...— он посветил фонариком.— Та сторона чуточку ниже нашей. Это раз. А вот здесь, смотрите, где начинается обрыв,— скала чуточку приподнимается.
— Прекрасно. И я уже догадался. Вы предлагаете перепрыгнуть! Не знаю, как вы, отчаянные вы головы, а я метров шесть, может быть, и пролечу. Если, конечно, удачно попаду ногой на этот самый край.
— Он, край этот, как трамплин для прыжков...
— Очень приятно. Значит, я пролечу шесть с половиной метров. А дальше что? Пешком, да?
— Нодар Теймуразович, веревку, пожалуйста, дайте.
— Веревку?.. Хм... Извольте. А дальше что? «Три мушкетера» и Гиви отошли в сторонку, стали о чем-то
договариваться. Донесся азартный голос Гиви: «За меня не беспокойтесь. Я сейчас храбрый до безумия. Все сделаю. Не будь я Дарбайсели!»
— Эй, заговорщики!—пошутил Дамджарадзе —Все-таки я старший в группе. Так не положено, шептаться.
— Извините,— подошел Леша.— Мы сперва сами хотели разобраться. И предлагаем вот что...
Выслушав Лешу, Нодар Теймуразович сказал только:
— Эх, ребята! Не были бы вы прекрасными цирковыми артистами, взял бы я вас к себе!.. Действуйте. Я на все теперь согласен.
Леша стал отсчитывать шаги от края расселины. Двенадцать шагов, а дальше скала. Маловато, однако... Гога осветил ему фонариком край обрыва, тот самый небольшой скальный подъем, смахивающий на акробатический трамплин. Наконец, собравшись с духом, Леша помчался вперед, стремительно наращивая скорость. Чекист обмер. «Не промахнись... Не промахнись ногой... попади...»
.Леша попал точно: взмыл ввысь, устремился вперед, чтобы пролететь подальше — крутанул переднее сальто — и тут же приземлился на противоположной стороне расселины.
— Ах!..
Леша не устоял на ногах, стал заваливаться на спину, но в последнее мгновенье вывернулся с кошачьей ловкостью, каким-то чудом удержавшись на краю обрыва. Полежал, приходя в себя. Поднялся. Сказал хриплым голосом:
— Теперь веревку.
Гога привязал конец веревки к ложу карабина и забросил его на ту сторону. Эркин, Гиви и Нодар Теймуразович также перебросили карабины. Затем Леша, обмотав конец веревки у основания большого камня, крикнул, чтобы и на противоположной стороне сделали так же. Гиви поискал подходящий камень, не нашел и крикнул, что он будет держать веревку, как держат альпинисты: через плечо и под рукой, а для гарантии он даже ляжет и упрется ногами, тут как раз есть подходящий выступ.
Эркин, взяв у Гиви пояс, пристегнулся к веревке и, перебирая руками н ногами, двинулся на ту сторону. Затем перебрался через пропасть Гога. За ним отправился в «путешествие» капитан Дам-джарадзе. На противоположной стороне остался один Гиви.
— Слушай, Гиви,— сказал Нодар Теймуразович,— оставайся. Тебе одному не перебраться.
— Я? Оставаться!—возмутился Гиви.— А что мне тут делать одному? Я темноты боюсь. А потом... Как я назад перелезу через пропасть? Опять на тросу? Нет уж, извините. Такое удовольствие раз в жизни можно себе позволить!
Он был прав, еще как прав, долговязый Гиви.
— Вы не беспокойтесь,— продолжал парень,— у меня ноги длинные. Я хорошо прыгну. А «мушкетеры» меня подстрахуют. Только посветите мне хорошенько.
Капитан навел на край обрыва фонарик. Гиви отошел к скале, некоторое время раздумывал, с какой ноги начать разбег, и вдруг, заорав для храбрости: «Ыиххх!», помчался к обрыву... Оттолкнулся и полетел вперед «ласточкой». И, конечно, загудел бы в пропасть: он только руками долетел до противоположной стороны, все остальное—над бездной. Однако Леша с Гогой были мастерами пассировки — страховки. Они схватили зависшего над бездной друга за руки и буквально выдернули на спасительный край обрыва. Гиви лежал на животе. Длинные ноги его свешивались в расселину. Его вновь подтянули. Парень сел, потер шишку, набитую еще при аварии автобуса, почесал другую шишку, которую только что заработал, и воскликнул, радуясь собственной отваге:
— Ах, почему здесь нет Иры? Ведь если ей расскажу — не поверит. Никто не поверит.