Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"

Спнря наскоро пообедал в общежитейской столовке, зашел в свою комнату, приоделся. Вышел на улицу. До начала представления было часа полтора. Не спеша спустился он по бегущей книзу, в сторону парка, улице. Побродил по парку, в центре которого высился огромный шатер шапито. Он волновался. В горле пересохло. Спнря подошел к киоску с газировкой, спросил крем-соды. И тут вдруг его окликнули:

— Эй, Спиридон, допивай скорее свою соду и шагай сюда! Он оглянулся. Неподалеку на садовой скамейке сидела... Матильда Гросс!

Левое колено парня задрожало мелкой дрожью. Он знал, что встретит ее. Паршивец передал ему приказ «Медведя» — приехать в М. Но... И все равно было жутко.

На негнущихся ногах поплелся он к скамейке. Матильда тихо

сказала:

— С опозданием приехал. «Медведь» велел кланяться. С такими работничками, как ты, много не нашуруешь. Ну чего зенки вытаращил?! Пошли вон в ту аллейку. Пока ты ехал сюда... Вот, смотри и радуйся.

По аллейке навстречу Спире шагал... «Медведь» собственной персоной.

Спирька обомлел. Да как же это так? Неужели «когти рванул»?

— Здоров, Спирька!— приветствовал его «Медведь», приземистый, мрачный, с маленькими свирепыми глазками. Медведь был острижен под машинку, и чтобы как-то скрыть это, напялил почти до ушей кепку с большим козырьком — Чё, не ожидал? Бывает. Всякое бывает. Ты меня пока не боись. Я пока добрый. Прощаю тебе,'Закидон, твою попытку стать передовиком производства!.. Ха-ха-ха! Первый и последний раз прощаю. Усеки это на всякий случай.

Спиридон стоял, словно его к земле автогеном приварило.

Знаете, ребята, в жизни человека бывают минуты, когда надо собраться с силами и проглотить комок страха, подкатывающий к горлу, подчинить свою волю совести, разуму, которые подсказывают: даже если тебе грозит гибель, действуй так-то и так-то; не идти па поводу у меленького, гнусного чувства, имя коему — трусость!

Однако Спиря дрогнул. И нет ему за это прощения. Ибо, если бы он задушил в себе панический страх перед «Медведем»,— вовремя рассказал Гоге о своем несчастье, сколько бед было бы предотвращено!

А Спирька смалодушничал. Страх перед главарем вошел в е»о существо с детских лет. Он ведь и сам только-только выбрался на честный путь. Многое еще оставалось в Спиридоне такого, что надо было вычищать, выправлять. Но особое, парализующее волю впечатление на парня произвело то, что всесильный (по его представлениям) «Медведь» если не трепетал, то совершенно откровенно угодничал перед Матильдой. Он говорил ей: «Хозяйка», всячески выражал свое почтение и, кажется, даже побаивался.

— Ладно,— тихо произнесла «Хозяйка».— Вы тут поговорите, вспомните былое, а через полчаса — ко мне. Входить с интервалами. Спиридон, поотстань от своего старшого, посмотришь, куда он зайдет, а немного погодя — и сам. Там еще кое-кто будет. Так ты не принимай близко к сердцу. Все!

Она ушла. «Медведь» прохрипел:

— Сила!.. И не вздумай шутки шутковать, Спирька. «Хозяйка» мигом влепит пломбу в затылок. Я ее сам опасаюсь. И не рад, что связался. Правда, тугрики хорошие выкладывает. Вот и тебе велела... На, здеся тридцать червонцев! Что, хорош навар для начала, ха-ха-ха!

Громила протянул Спиридоиу пачку червонцев. Парень ие посмел отказаться. Тяжелое, муторное предчувствие ледяной плитой придавило ему душу. Что делать?.. Надо скорее разыскать Гогу...' '

— А слягавпшь — всё, хана тебе,— усмехнулся «Медведь», словно заглянул в трепещущую Спирькину душу.— Однако надо бы подзаправиться, принять граммчиков по двести по случаю счастливой встречи.

И он потащил Спирьку в летний буфет. Парень давно уже ие пил водки. Он попытался отказаться. Но «Медведь» был-непреклонен! '

— Сегодня от водяры откажешься, завтра — от корешей! Смотри мне!

С непривычки Спирька захмелел. И прошел острый страх. \ Подумаешь, Матильда! Видали мы таких...

«Медведь» шагал впереди. Спирька шагах в тридцати поодаль.

Он проследил, куда свернул его «шеф», заметил дверь, скрытую гроздьями сирени. Пошатался еще немного взад-вперед, внутренне храбрясь, и тоже направил стопы к той двери. Он ожидал увидеть «малину», дым коромыслом, гулянку. И был поражен, увидев чистую, вылизанную комнату, стены которой украшали аппликации, изображающие старорежимных красоток, кавалеров на лошадях с лебедиными шеями, пастушек. В центре комнаты стоял стол, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью. А на столе ничего не было вовсе, хотя вокруг него сидели здоровенные мужики, один вид которых убеждал в том, что простокваша вряд ли является их любимым напитком. Они сидели смирно, бросая подобострастные взгляды на Матильду, и даже не курили. И это обстоятельство вызвало новую волну страха в душе Спирьки.

Всего в комнате собралось, вместе со Спирькой, двенадцать гавриков. «Хозяйка» произнесла деловито: