Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"

Ясное дело, Гиви был неправ. Алеша ни в чем перед ним не провинился. Разве Алеша мог нести ответственность за поступки Иры? Но и Гиви надо понять. Такую записку прочитать!..

И здесь в самый раз сказать о том, что в Тбилиси, по-моему, состоялась последняя на территории нашей страны дуэль. Битва происходила на краю школьного двора, кончавшегося обрывом. У противников не было ни кинжалов, ни пистолетов, ни шпаг. Но был обрыв. Около семи метров. И секунданты определили: побежденным признается тот, кто первый попросит пощады или свалится с обрыва. И еще секунданты признали справедливым — использование противниками всех возможных приемов для достижения победы.

Леша хорошо помнил о «подсечке Исияма». Помнил о приемах на удушение. Но Леше не хотелось сбрасывать товарища с семиметровой высоты: тот бы мог искалечиться. И тем более не хотелось душить.

Все, к счастью, обошлось прекрасно. Леша попытался провести подсечку правой, по Гиви разгадал его намерение и, в свою очередь, попробовал сделать зацеп левой йогой. Он, видать, знал толк в национальной грузинской борьбе «чидаоба», изобилующей, как и дзю-до, подсечками, зацепами с последующими бросками через бедро. Леша все же в конце концов, думается, смог бы одолеть грозного противника. Леша был сильнее физически, натренирован, он знал и болевые приемы. Однако пока что схватка шла на равных. Недостаток в технике Гиви компенсировал яростью атак, рождаемых кипевшим в его груди благородным негодованием. Но негодование ему и мешало. Увлекшись атаками, он забыл о защите и пропустил сильнейший удар в солнечное сплетение.

Гнви сел на землю. Леша ждал, пока он отдышится. Приемы можно применять всякие, но в школе действовал железный закон: лежавшего противника не трогать! Наконец Гиви отдышался, а Леша, убаюканный успехом, зазевался и схлопотал хлесткий удар правой. Ничего не скажешь, в этой школе умели за себя постоять!

Гиви, раздувая ноздри, тоже благородно ждал... Леша резко вскочил, бросился вперед, и они схватили друг друга в объятия, словно старинные друзья, не видевшиеся много лет. Замысел Леши был ясен. Ему надоела затянувшаяся дуэль. Руки у Леши могучие, он две двухпудовые гири запросто выжимает по тридцать—сорок раз! Сделав стоику на краю стола, отжимается раз тридцать! Ну, а ноги у него еще сильнее. Ведь он акробат-прыгун. Для того, чтобы сделать с трамплина тронное сальто с пируэтом или отпрыгать в темпе два полных круга «арабских сальто» вокруг манежа, сами понимаете, хилые ноги, «макароны», не годятся — нужны ноги, сильные, как стальные пружины.

И все же Гиви не сдавался. Благородное негодование ему помогало. Мужская половина класса окружила дуэлянтов кольцом. Секунданты то и дело осаживали особенно нетерпеливых болельщиков, в азарте подсказывавших противникам «подходящие», по их мнению, приемы.

Вдруг болельщики расступились, и появился директор школы, высокий, бравый брюнет с проседью, густыми черными бровями и веселыми серыми глазами. Заметив Ираклия Давидовича, противники разжали объятия.

Директор заговорил по-русски, с великолепным акцентом:

— Как приятно видеть такую нэжную дружбу! Прадалжайте абниматься, прошу вас.

Гиви и Леша стояли красные, растерянные, пот струился по их лица:.! Директор не унимался.

— Вах! Я, кажется, ашнбся. Пажалуй, это было не объятие друзей. Как, нэужели? Это была дуэль, да?.. Атвечайте, мои родные выпускники, пачти уже студенты!.. Вах!.. Новичок почти уже народный артист!

Все ученики, от первоклашки до десятиклассников, просто обожали своего «дира». Это был умный, замечательно умный человек, тонкий педагог. Он никогда не придирался по пустякам. Он порой закрывал глаза на «схватки чести», изредка происходившие на школьном дворе, за сараем. «В них кровь играет,— говорил завучу «дир».— Приказом это не остановишь. Потом там все происходит благородно».

Завуч, маленький человек в пенсне на черной ленточке, узкогрудый, педантичный сухарь, возражал: «Нельзя превращать полную среднюю школу в боксерскую школу».— «Зачем боксерскую?.. Это же редко бывает. Очень редко. Послушайте, Георгий Вахтангович, а вы разве не были юнцом?.. Были?.. Странно. И ни с кем никогда не поссорились, нет? Поразительно!.. И даже на дерево ни разу не залезли?.. Вах... Значит, вы никогда не были ребенком, подростком, юнцом. Вы, извините, мне кажется, прямо в своем пенсне родились».— «Мне некогда было лазать по деревьям,— сухо отвечал завуч.—Я учился играть на скрипке».— «На скрипке!—с ужасом восклицал Ираклий Давидович, будто услышал, что завуч в детстве учился укрощать ядовитых змей.— Зачем — на скрипке? У вас ведь музыкального слуха нет. Вы «Сулнко» толком спеть не можете. А за праздничным столом, когда все педагоги нежно и торжественно поют «Мрайвал жамиер», прославляя застолье, жизнь, счастье, ваш, извините, писклявый тенор всю симфонию портит фальшивыми нотками».— «Неправда,— уныло возражал флегматик завуч.— Я пою, как все».— «Это вам кажется. Зачем вы учились на скрипке?» — «Родители считали, что у меня есть способности».