Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"

Л сейчас давайте, ребята, лучше познакомимся с заведующим этой замечательной школы, воспитанником Казанского университета, Егором Ивановичем Канаевым по прозвищу «Пардон». Прозвище это свидетельствовало о мягком характере Егора Ивановича. Имел он дореволюционную привычку чуть что — «пардон» изрекать, по-французски — извините. Плетет какой-нибудь ученик ахинею вместо нормального ответа, и Егор Иванович сперва морщится, как от зубной боли, а затем мягко так произносит: «Молодой человек, пардон, а вы урок-то и не выучили. Пардон, но вынужден поставить вам «неуд». И это еще, пардон, явно завышенная оценка».

Был Егор Иванович тощ, сутуловат, с козлиной профессорской бородкой; на костистом носу с ямочкой на кончике—маленькие очки с синими стеклышками. Ходил он по-журавлиному, высоко подымая колени. Учеников своих он любил, но и остерегался. Почему? Об этом тоже разговор впереди.

Л сейчас, высокий, худой, в серой толстовке, перетянутой на поджаром животе кавказским наборным ремешком, он быстро шагал по боярской трапезной, где находилась учительская, и тревожно размышлял: «Почему это во время большой перемены в школе царит мертвая тишина?.. Почему?!» Учителя тоже этому дивились. И кто-то даже произнес замогильным голосом: «Не к добру это, коллеги, ох, не к добру!»

Егор Иванович пометался еще малость по трапезной-учительской. Душно ему стало. Подошел к окоьцу, распахнул створки. Глянул на улицу — и ноги его подкосились. То, что он увидел, повергло его в ужас.

А увидел oн вот что.

От школы через улицу тянулся стальной трос к зданию напротив. Толстый, пятимиллиметровый трос. Когда-то к нему крепился электропровод. Потом мастера перенесли линию электропроводки, а трос остался. Так вот... По этому тросу — на высоте третьего этажа!— шагал парнишечка с длинным шестом в руках, а на его плечах сидел еще один парнишечка, а у того — еще один!.. А вся школа застыла на улице в оцепенении...

Пирамида эта, колеблясь на тросу, медленно продвигалась вперед!

—''Мамочка!—прошептал Егор Иваныч. Мысленно он уже видел, как, сорвавшись с троса, падают эти трое безобразников на булыжную мостовую, и вот их тела уже увозят в морг, а его, Егора Ивановича Канаева,— в тюрьму. И не так ему тюрьма была страшна, как то, что эти трое безумцев погибнут!

— Егор Иваныч, что с вами?— испуганно ахнула «немка» Анна Францевна.

— Та... та... Тамммм!..— пролепетал заведующий, одной рукой судорожно хватаясь за сердце, а другой, дрожащей, показывая за окно.

Анна Францевна выглянула, и с тихим возгласом «О, майн готт!», сомлев, опустилась без чувств на подоконник. К окну кинулись другие учителя. И их словно молнией ударило. Кто, как и Ка-наев, хватался за сердце, кто рвал на себе скудные остатки волос... Один лишь учитель физкультуры не потерял окончательно присутствия духа. Прошелестел трепетным голосом: — Только не нап-п-пугайте их... Дойдут если.:. Тогда ругайте... Тем временем страшная пирамида подходила уже к дому напротив. Еще шаг — и они на крыше!.. Нет!!! Безумец с шестом в руках вдруг сделал поворот, отчего вся пирамида заколыхалась, вот-вот развалится! Отправился назад...

— Господи!.. Господи, пронеси!— молил закоренелый безбожник Егор Иванович Канаев.

Физкультурник кусал себя за большой палец и плел несуразное:

— Милые, родные! Негодяи! Ну еще шаг... Еще!— и утирал ладонью струившийся по лицу пот.

Парнишка с шестом сделал еще шаг. Еще! Вот и крыша. Буря восторга грянула на улице. И тут же сторож Пахомыч, и не подозревавший о потрясающем переходе по тросу, ударил в медный колокол с выпуклой надписью «Станция Лесная», возвещая о конце большой перемены.

Привели в чувство Анну Францевну. Отпоили водой других учительниц и наиболее впечатлительных учителей. Егор Иванович, бледный, как мел, со сверкающими негодованием глазами, жевал успокоительную таблетку. Наконец промолвил, заикаясь:

— Bo-oт... Принял циркачей па спою голову! Немедленно к черту!.. Гнать в три шеи!

Учителя подхватили:

— Гнать этих дружков. «Трех мушкетеров»!..

— Своих хлопот полон рот.

— Изверги!.. Я чуть не умерла от ужаса.

Но тут подал голос физкультурник. Это был ладный плечистый молодой человек в черно-оранжевой полосатой футболке со шнуровкой вместо пуговиц, в спортивных шароварах и в тапочках-спортсменках из разноцветных кусочков кожи. Он вдруг засмеялся и сказал:

— Ну и мерзавцы!.. Мне бы их не на месяц—два, а на постоянно!.. Не выгоняйте их, Егор Иваныч. Пусть хоть месяц, а может, и два... Пригодятся школе. На носу городские соревнования. Мы же обязательно кубок завоюем. Слово Иголкина!.. Да и за что их гнать? Дисциплину не нарушили. Где сказано, что ученики во время большой перемены не имеют права ходить по тросу?

Егор Иванович изумленно воззрился на физкультурника. Ошалел он, что ли? И без того школа... спаси и помилуй! А тут еще этаких приютить!.. Пришли вчера—тихие, смирные. Табеля у них нормальные, без «неудов».