Трое на прогулке

Я довел эту скорбную весть до сведения Этельберты, и мы решили провести день на берегу. Нельзя сказать, чтобы в Хардвидже жизнь била ключом, а вечером там просто некуда пойти. Мы перекусили в трактире и вернулись в бухту, где битый час прождали капитана Гойлиза. Наконец он явился. Капитан Гойлиз был очень оживлен (в отличие от нас), и я уж было решил, что он попросту пьян, но он заверил нас, что спиртного на дух не переносит, разве что стаканчик горячего грога на сон грядущий.

За ночь ветер переменился на южный, что вызвало новые опасения капитана Гойлиза: оказывается, мы одинаково рискуем и стоя на якоре, и пытаясь выйти в море остается лишь уповать, что ветер переменится, прежде чем успеет что-нибудь натворить. Этельберта уже невзлюбила яхту; она сказала, что с куда большим удовольствием провела бы неделю в купальной кабинке – ту, по крайней мере, не болтает.

В Хардвидже мы провели весь следующий день и всю следующую ночь и еще один день: ветер не менялся. Ночевали мы в «Голове короля». В пятницу задул восточный ветер. Я пошел в гавань, разыскал капитана Гойлиза и предложил ему, в силу благоприятно сложившихся обстоятельств, немедленно выбирать якорь и ставить паруса. Похоже, моя категоричность его рассердила.

– Сразу видно, сэр, что вы в нашем деле не разбираетесь, – сказал он. – Как тут поставишь паруса? Ветер дует прямо с моря.

Я спросил:

– Капитан Гойлиз, признайтесь мне откровенно: что за штуку я нанял? Яхту или понтонный домик?

Вопрос его слегка озадачил.

– Это ял.

– Я вот что хочу узнать, – объяснил я. – Может ли эта лоханка ходить под парусом или она поставлена здесь на вечную стоянку? Если она стоит на мертвом якоре, то так и скажите, зачем же темнить? Мы разведем в ящиках плющ, пустим его вокруг иллюминаторов, на палубе посадим цветы, натянем тент, чтобы было поуютней. Если же, с другой стороны, она способна к перемещению…

– К перемещению! – взорвался капитан Гойлиз. – Да дайте мне нужный ветер, и «Гончая»…

Я поинтересовался:

– А какой вам нужен ветер?

Капитан Гойлиз почесал в затылке.

– На этой неделе, – продолжал я, – дул норд, зюйд, ост и вест во всех сочетаниях. Если на розе ветров имеется еще какой-нибудь ветер, то не стесняйтесь и скажите мне, я готов подождать. Если же такового нет и наш якорь еще не прирос ко дну, то давайте сегодня же его поднимем и посмотрим, чем это кончится.

Он понял, что на этот раз я от него не отстану.

– Есть, сэр! – сказал он. – Дело хозяйское, мне что скажут, то я и делаю. У меня, слава Богу, лишь один несовершеннолетний сын. Надеюсь, ваши наследники уж что-нибудь сделают для бедной вдовы.

Его похоронная торжественность произвела впечатление.

– М-р Гойлиз, – сказал я, – вы можете быть со мной откровенны. Могу ли я надеяться, что наступит такая погода, когда мы сможем выбраться из этой чертовой дыры?

Капитан Гойлиз вновь повеселел.

– Видите ли, сэр, – сказал он, – это берег хитрый! Если нам удастся выйти в море, то все пойдет как по маслу, но отчалить в такой скорлупке, как наша, – это доложу я вам, сэр, работенка не из легких.

Я расстался с капитаном Гойлизом, взяв с него слове не спускать глаз с погоды, как мать со спящего младенца, это сравнение принадлежит лично ему, и меня оно расстрогало. В двенадцать часов я увидел его еще раз – он занимался метеорологическими наблюдениями, выглядывая из окна трактира «Якоря и цепи».

Но в пять вечера того же дня мне нежданно-негаданно улыбнулась удача: на главной улице я встретил двух своих приятелей-яхтсменов; у них полетел руль, и пришлось зайти в Хардвидж. Моя печальная история их не столько огорчила, сколько обрадовала.

Капитан Гойлиз с командой все еще следили за погодой. Я помчался в «Голову короля» за Этельбертой. Вчетвером мы прокрались в гавань, где стояла наша посудина. На борту, кроме юнги, никого не было; мои приятели встали по местам, и в шесть часов вечера мы уже весело мчались вдоль берега.

Переночевали мы в Олдборо, а на следующий день были уже у Ярмуте. Тут нам пришлось расстаться: им надо было ехать – и я решил отказаться от яхты. Ранним утром на пляже мы пустили с молотка всю провизию. Я понес убытки, но мысль, что удалось насолить капитану Гойлизу, утешала. Я оставил «Гончую» на попечение какого-то местного морехода, который взялся за пару соверенов доставить ее в Хардвидж. Кто знает, может, и бывают яхты не такие, как «Гончая», может, и встречаются шкиперы, не похожие на мистера Гойлиза, но тот печальный опыт породил у меня стойкое отвращение как к первым, так и к последним.

Джордж также считал, что с яхтами много возни. Предложение Гарриса не прошло.

– А что если спуститься по Темзе? – сказал Гаррис. – Когда-то мы славно провели там время.

Джордж молча затянулся сигарой; я расколол еще один орех.

– Темза уже не та, что в былые времена, – сказал я, не знаю, в чем дело, но что-то явно не так, какая-то сырость; у меня начинается кашель.

– Да и со мной творится что-то неладное, – подхватил Джордж. – Не могу спать у реки, хоть убей. Весной я целую неделю жил у Джо, так каждую ночь просыпался в семь, и дальше сон уже не шел.