Трое на прогулке

Гарриса задержали в Штутгарте за нанесение оскорбления полицейскому. Штутгарт — чудесный город, вымытый и начищенный до блеска, маленький Дрезден. Помимо всего прочего, он привлекает еще и тем, что здесь есть на что посмотреть, но достопримечательностей не слишком много, ровно столько, сколько успеваешь осмотреть за день: средних размеров картинная галерея, небольшой исторический музей, дворец — с городом покончено, и вы довольны. Гаррис не знал, что тот, кому он наносит оскорбление, — должностное лицо. Он принял его за пожарника (тот очень походил на пожарника) и обозвал «dummer Esel».[10] В Германии закон запрещает обзывать должностное лицо «глупым ослом», но то конкретное должностное лицо именно им и было. Вот что случилось. Гаррис гулял в городском саду; желая выйти и видя перед собой открытые ворота, он перешагнул через какую-то проволоку и вышел на улицу. Гаррис утверждает, что ничего такого не видел, но наверняка на проволоке висела табличка: «Durchgang verboten» («Проход воспрещен»). Человек, стоящий у ворот, остановил Гарриса и указал ему на табличку. Гаррис поблагодарил и направился дальше. Человек нагнал его и заявил, что не потерпит столь наплевательского отношения к своим замечаниям; чтобы уладить конфликт, он потребовал от Гарриса вернуться и перелезть через проволоку обратно в сад. Гаррис заметил, что на табличке написано: «Проход воспрещен», и, следовательно, если он проникнет в сад таким же образом, как и вышел оттуда, то вторично нарушит закон. Человек и сам понял это и, чтобы разрешить дилемму, предложил Гаррису обойти сад и войти через вход, где это разрешено, и тут же выйти обратно, через те же ворота. Тут-то Гаррис и обозвал его «глупым ослом». Мы потеряли день, а Гаррис — сорок марок.

Я последовал его примеру и в Карлсруэ украл велосипед. Я вовсе не собирался красть велосипед, я просто проявил расторопность и сообразительность. Поезд должен был вот-вот тронуться, как вдруг я заметил, что велосипед Гарриса — так мне показалось — все еще стоит в багажном вагоне. Помочь мне было некому. Я вскочил в вагон и выкатил велосипед, и как раз вовремя. Торжествуя, я покатил его по перрону и тут увидел, что у стены, рядом с какими-то бидонами, стоит велосипед Гарриса. Велосипед, который мне удалось вызволить, был не Гарриса, он принадлежал кому-то другому.

Ситуация была чревата опасными последствиями. В Англии я бы пошел к начальнику вокзала и объяснил свою промашку. Но в Германии вы так просто не отделаетесь: вас пошлют по инстанциям, и придется давать объяснения, по крайней мере, полудюжине начальников различного ранга, и если хоть одного из них не будет на месте или у него не окажется времени выслушать вас, то, по заведенному порядку, вас запрут на ночь и приступят к допросу лишь наутро. Я решил, что лучше без лишнего шума убрать велосипед с глаз долой, и потихоньку стал скатывать его с платформы. Я заметил дровяной сарай, как нельзя лучше подходящий для этой цели, и уже было направил туда велосипед, как вдруг, на беду, мои маневры заметил железнодорожник в красной фуражке, похожий на отставного маршала. Он подошел ко мне и спросил:

— Что это вы делаете с велосипедом?

— Да вот, хочу отвезти его в сарай, чтобы не мешался на дороге.

Всем своим видом я пытался показать, что вполне добровольно оказываю услугу железнодорожным служащим, за что они должны сказать мне спасибо; но благодарности от него я не дождался.

— Это ваш велосипед? — поинтересовался он.

— Да не совсем, — сказал я.

— Чей же? — не без ехидства спросил он.

— Не могу вам сказать. Я не знаю.

— Откуда он у вас? — последовал новый вопрос.

Подозрительность, сквозящая в его тоне, слегка задела меня.

— Я взял его, — спокойно ответил я со всем достоинством, на какое был способен, — в поезде. Дело в том, — чистосердечно признался я, — что я ошибся.

Он не дал мне закончить. Сказав, что именно так и думал, он засвистел в свисток.

Воспоминания о дальнейших событиях, признаться не из самых приятных. По какому-то чудесному стечению обстоятельств — говорят, Провидение хранит вас, этот скандал случился в Карлсруэ, где я знал одного немца, какого-то важного чиновника. Что ожидало меня, случись это не в Карлсруэ или не окажись моего знакомого дома, — не хочу и думать; но случилось все именно так, а не иначе, и мне буквально чудом удалось выпутаться из этой истории. Хотелось бы добавить, что покинул я Карлсруэ с незапятнанной репутацией, но это не так. И по сей день в тамошних полицейских кругах моя безнаказанность расценивается как ошибка следствия.