Читаем Трое на прогулке полностью

И наконец, в этой книге не будет описаний природы. И не потому, что я поленился, — я сдерживал себя. Нет ничего легче, чем описывать природу; нет ничего труднее и бессмысленнее, чем читать эти описания. В те времена, когда Гиббону при описании Геллеспонта приходилось полагаться на рассказы путешественников, а Рейн был знаком английским студентам главным образом по «Запискам» Цезаря, каждый путешественник, куда бы ни забрасывала его судьба, считал своим долгом, по мере возможностей, описать то, что видел. Д-ру Джонсону, не видевшему ничего, кроме той части Лондона, что открывается с Флит-стрит, доставит большое удовольствие ознакомиться с описанием йоркширских пустошей. Кокни, который не бывал в местности более возвышенной, чем Хогс-бэк в Сарри, с восхищением прочтет репортаж о восхождении на Сноудон. Но нам, знающим, что такое пароход и фотокамера, этого не нужно. Человек, который каждый год играет в теннис у подножья Маттерхорна, а в бильярд — на склонах Риги, вряд ли скажет вам спасибо за подробное и занудное описание Грампийских гор. Средний человек знаком с Ниагарой: он видел с полдюжины картин, сотни фотографий, тысячи картинок в иллюстрированных журналах, пару-тройку панорам, и словесное описание знаменитого водопада покажется ему скучным.

Один мой американский друг, образованный джентльмен, знаток и любитель поэзии, как-то признался, что из восемнадцатипенсового фотоальбома с видами Озерного края он получил более точное и более яркое представление об этом районе, чем из полного собрания сочинений Кольриджа, Саути и Вордсворта, вместе взятых. Также помню, как он однажды сказал по поводу литературных описаний природы: проку от них не больше, чем от красочных описаний блюд, которые автор имел удовольствие поглотить за обедом. Но это уже имеет отношение к другому вопросу, а именно: к конкретному назначению каждого из искусств. Мой друг полагает, что как холст и масло представляют собой средства, не пригодные для написания романа, так и словесные описания являются в лучшем случае не чем иным, как жалкой попыткой подменить зрение совсем иными чувствами.

В этой связи мне всегда вспоминается жаркий школьный денек. Шел урок литературы. Начался он с того, что нам дали прочесть длинное, но крайне бессодержательное стихотворение. Автора я, к стыду своему, забыл, как, впрочем, и название стихотворения. Закончив читать, мы закрыли учебники, и учитель, добрый седовласый джентльмен, попросил нас пересказать стихотворение своими словами.

— Ну-с, — сказал учитель, — о чем же в нем пойдет речь?

— В нем, сэр, — сказал первый мальчик — отвечал он набычившись, с явной неохотой, как будто речь шла о предмете, на который он, будь его воля, и не обратил бы внимания, — говорится о деве.

— Ну что ж, — согласился учитель, — а теперь передай содержание своими словами. Ты ведь знаешь: «дева» сейчас не говорят; говорят «девушка». Да, стихотворение о девушке. Что же дальше?

— О девушке, — повторил ученик; замена одного слова другим, казалось, придала ему решимости, — которая жила в лесу.

— В каком лесу? — спросил учитель.

Ученик уставился в чернильницу, а затем перевел взгляд на потолок.

— Давай-давай, — настаивал учитель, понемногу теряя терпение, — вы читали стихотворение целых десять минут. Не может быть, чтобы ты ничего не сумел рассказать нам о лесе.

— Кривые дерева, дрожащие их листья, — тут же отозвался ученик.

— Нет-нет, — перебил его учитель, — не надо читать наизусть. Расскажи своими словами, что это был за лес, в котором жила девушка.

Учитель от нетерпения притопнул ногой; ученик совсем стушевался.

— Сэр, это был самый обыкновенный лес.

— Скажи ему, что это был за лес, — сказал учитель, вызывая другого ученика.

Второй ученик сказал, что это был «зеленый лес», на что учитель рассердился еще больше, обозвал его болваном, хотя за что — непонятно, и вызвал третьего, который вот уже целую минуту сидел как на углях и размахивал рукой, словно сломавшийся семафор. Не спроси его учитель, он бы выкрикнул ответ с места; знания так распирали его, что он покраснел от натуги.

— Сырой и мрачный лес, — проорал третий ученик, слава Богу, он не лопнул.

— Сырой и мрачный лес, — одобрительно повторил учитель. — А почему он был сырой и мрачный?

И на этот вопрос у третьего ученика нашелся ответ:

— Туда не попадало солнце.

Учитель был рад, что среди целого класса сыскалась хоть одна поэтическая душа.

— Туда не попадало солнце, а лучше сказать, туда не проникали солнечные лучи. А почему туда не проникали солнечные лучи?

— Листва была слишком густа, сэр.

— Отлично, — сказал учитель. — Итак, девушка жила в сыром и мрачном лесу, где кроны деревьев сплелись так густо, что сквозь них не проникали солнечные лучи. Ну а что же росло в этом лесу? — он вызвал четвертого Ученика.

— Если позволите, сэр, деревья, сэр.

— А еще что?

— Грибы, сэр, — подумав, ответил ученик.

Насчет грибов учитель не был уверен, но, справившись в тексте, убедился, что мальчик прав: упоминались и грибы.

— Правильно, — согласился учитель, — там росли грибы. А еще что? Что находится в лесу под деревьями?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература