Трое из навигацкой школы

Лукьян Петрович посмотрел на него испуганно и ничего не ответил.

— Хозяин, морсу бы или кваску, а, — продолжал просительным тоном солдат, шепелявя так, что разобрать его слова можно было только с величайшим трудом.

— Ты, Кондрат, в одном доме водки просишь, во втором закуски, а в третьем рассолу, — проворчал старый драгун, покойно сидя в кресле Лукьяна Петровича.

Перед тем, как войти в горницу, Александр остановился, перевел дух, потом решительно открыл дверь, но, увидя там, кроме солдат, Лукьяна Петровича, смешался и виновато произнес:

— И вас разбудили?

— Саша, за что? Куда? — Старик дрожащей рукой перекрестил Александра.

— Простите, что навлек подозрение на ваш дом, но я…

— Полно, полно… Бог с тобой!

— Хозяин, горло пересохло, сил нет!

— Да выйди ты в сени, — взорвался вдруг Лукьян Петрович, — там воды целая бочка. Хоть топись!

— Но, но! — обозлился щербатый. — Поговори у меня! Как ошалели все. Воды попить нельзя. А ну пошли! — подтолкнул Александра к выходу разлапистой рукой.

Белова отвели на улицу Красную, где в двухэтажном особняке заседала следственная комиссия. В нарядном этом доме, выходящем высокими чистыми окнами на реку Мойку, проживала когда-то Елизавета, и из уважения к императрице в комнатах поддерживались прежний порядок и роскошь.

Солдат спереди, солдат сзади, солдат сбоку. Колеблется пламя свечи в руке конвоира, и особняк, словно престарелая красавица, спешит показать свое тронутое тленом великолепие. То золоченая рама выплывает из темноты, то парчовая портьера засеребрится, как водная гладь, то чье-то лицо — не сразу поймешь, живое или нарисованное, блеснет глазами и исчезнет.

Шепнул ли драгун это слово, это сказочное имя — Лесток, или только почудилось Александру? Или сами стены в этом доме бормочут, шуршат, как мыши, — Лесток, Лесток…

Дверь распахнулась, и Александр, зажмурившись от яркого света, шагнул в просторную залу. В лицо пахнуло нагретым от свечей воздухом. Александр боялся открыть глаза. «Да, я у Лестока. Драгун сказал правду. Дуэль здесь ни при чем. Меня вызвали по делу заговорщиков. Чем-то я их заинтересовал. Ты у Лестока, курсант Белов. У тебя на руках козырный туз. Только не сболтни лишнего. Спокойнее, спокойнее… Удача ведет тебя за руку».

О лейб-медике императрицы ходила в обеих столицах дурная слава. Должность хирурга приучила его спокойно относиться к виду крови и хрусту костей, какая разница, где свежевать плоть — на дыбе или операционном столе? Чужие страдания не волновали царского лекаря, и все подследственные, зная об этом, стояли перед Лестоком в гусиной коже от страха.

Великий человек сидел, втиснув тучное тело в кресло. Вытянутые ноги в больших желтых туфлях покоились на низкой, обитой бархатом, скамейке. Он был без камзола, рубашка прилипла к телу, затемнила мокрыми пятнами подмышки, пышное жабо распласталось под тяжестью двойного подбородка. На лысой, не покрытой париком голове, отражались огоньки свечей пудовой люстры-паникадила, и казалось, что от круглой головы идет сияние. Он поигрывал сцепленными на животе пальцами и ждал, пока мальчишка отупеет от страха, затрепещет и можно будет начать разговор. Но курсант не трепетал, а с провинциальной восторженностью, и даже с какой-то идиотской беззаботностью, таращил глаза.

«Либо глуп, либо смел», — подумал Лесток и начал, грозно сведя брови к переносью:

— Когда и зачем прибыл в Петербург?

— Прибыл пять дней назад, томимый желанием попасть в гвардию.

— С какой нуждой пришел в дом графа Путятина?

Александр отвечал на вопросы не торопясь, обстоятельно и подробно, но все свои поступки объяснял одной и той же нелепо настойчивой фразой: «Движимый мечтой о гвардии…» Присказка эта повторялась столь часто, что Лесток, наконец, не выдержал и спросил с раздражением, зачем Белову нужна гвардия и какое отношение гвардейцы могут иметь к их разговору. Страстная, патриотическая речь во славу лейб-кампанейцев и преображенцев была прервана язвительным вопросом:

— Под окнами у Анастасии Ягужинской дежурил ты, шельмец, тоже движимый мечтой о гвардии?

— Да, — быстро согласился Белов, не смутившись и словно не понимая нелепости своего ответа.

«Глуп», — подумал Лесток и спросил:

— Знал ли ты, что девица на подозрении?

Знал, поскольку мать ее была арестована, а слухи в Москве быстро расползаются. Он шел по улице в приятных мечтах о гвардии и вдруг увидел юную девицу в окне. Поскольку упомянутая девица весьма красива и лицезреть ее не лишено приятности, он притаился за липами. Вскоре к дому подошел мужчина в дорожном плаще и шляпе и завернул к черному ходу в дом Бестужевых. Он, Белов, продолжил свой путь, а спустя полчаса, опять проходя мимо дома, не переставал думать о гвардии…

— Это я уже понял. Дальше!

— И спустя полчаса, поглощенный мыслью о гвардии, — твердо повторил Белов, — я заметил, как из дома вышел упомянутый господин и дама, в которой я с удивлением узнал девицу Ягужинскую. Они прошли вдоль палисадника и завернули за угол, их, очевидно, ждала карета.