Трое из навигацкой школы

— Знаю. Смерть. Но либо ты дворянин и обходишь законы, либо…

— Потише, молодой человек, — Лядащев присматривался к Александру с явным интересом. — Вам не мешало бы иметь в этом городе умного советчика, который умерил бы вашу прыть.

— У меня есть пара рекомендательных писем, — Александр полез в карман и наудачу вытащил записочку маленького графа, с которым обсуждал триумфальный въезд Измайловского полка.

— Ну и ну! — изумленно проговорил Лядащев, читая адрес.

Александр заглянул через плечо и повторил, вытаращив глаза: «Ну и ну…»

На записке было написано: «Дом немца Штоса против Троицкой церкви. В собственные руки Лядащеву Василию Федоровичу».

— Вас зовут Василий, — выдохнул Белов.

— Ты далеко пойдешь, — сказал Лядащев, пряча записку в карман.

18

Лукьян Петрович Друбарев оказался крепким, благообразным стариком в суконном кафтане, теплом шейном платке и больших круглых очках в серебряной оправе. Очки, сидевшие на кончике носа, придавали его лицу выражение особого добродушия и, увеличивая и без того широко открытые глаза, делали его круглую голову похожей на кроткую сову, примостившуюся на кряжистых, как дубовый комель, плечах.

— Неужели Федора Белова сынок? Давно ли сами были такими? О, время, время…

Поскольку Александру, судя по возрасту, пристало быть скорее не сыном, а внуком Федора Белова, он воспринял причитания хозяина, как некий обязательный ритуал.

— Лукьян Петрович, — начал Александр пылко, не забыв опустить прилично возрасту глаза и проверить, надежно ли прикрывает локон распухшее ухо, — позвольте мне быть откровенным.

Друбарев не возражал, и в своей десятиминутной речи, где каждое лыко было в строку и слова шли пригнанно, как бусы на нитке, Александр так смог изложить дело, что Лукьян Петрович остался полностью убежденным, что юноша прибыл в Петербург именно к нему, что он должен стать Сашиным защитником и отцом родным и что если есть на свете сила, которая помогла бы Саше в его смелых мечтаниях, то именно он, скромный чиновник адмиралтейской верфи, является полным воплощением этой силы.

И хотя обладатель совиных глаз обладал мудростью, которой наделили люди эту птицу, и понимал, что не «удивительное душевное благородство и богатейший опыт жизни», коими наградил его юный гость, открывают путь в гвардию, наивная вера Саши в его силы была приятна, и он проникся к юноше горячей симпатией.

— Друг мой! Я несказанно рад буду твоему обществу. Бог не дал мне ни жены, ни детей. Живи как сын мой.

К вечеру Александр перенес из гостиного двора в дом на Малой Морской улице свой тощий узелок.

Жизнь Лукьяна Петровича прошла тихо, незаметно, без резких взлетов и падений. Он был практичным, рассудительным и аккуратным человеком. И дом его был под стать размеренной жизни и холостяцким привычкам хозяина.

Александр, который вырос в многочисленном и бестолковом семействе, где никогда не собирались вместе за обеденным столом, а ели на кухне стоя, зачастую не пользуясь ложкой, где дети не имели даже собственной одежды и для того, чтобы выбрать на день получше башмаки или потеплее кафтан, старались встать раньше остальных братьев и сестер, где поломанная мебель, одеяла, подушки и тюфяки, казалось, сами перемещались по дому, прячась в самые неподходящие места, в первый же вечер почувствовал налаженный и устойчивый распорядок своего нового жилища.

Часы пробили восемь, и в столовую вошел хозяин в теплом халате и суконных туфлях. Лысая голова его была повязана белоснежным платком, стянутым зеленой лентой. Он первый сел за стол, хлопнул в ладоши:

— Ужинать, мой друг, ужинать… Посмотрим, чем порадует нас Марфа Ивановна.

Тушеная капуста ароматно дымилась, мясо было сочным и жирным. Кровяная колбаса словно нежилась в листьях салата. На деревянном блюде лежал теплый пирог с вишнями.

— Я и вина купил, — приветливо улыбнулся Лукьян Петрович. — Выпьем за батюшку твоего. Сколько у него всего детей?

— Было девятнадцать, осталось пятнадцать, а внукам он счет потерял.

— Плодовит… Ты ешь, ешь. Я сам только к тридцати годам наелся. А дотоле все голодным был.

Забытое чувство покоя и беспричинной радости охватило Александра. Словно теплую ладонь положили на зудящий болью затылок — не волнуйся, сынок, не печалься. Забудь о превратностях судьбы — все как-нибудь образуется.

После ужина хозяин отвел Александра в светлицу, выходящую окнами на жасминные кусты.

— Лукьян Петрович, кто сейчас живет в доме Ягужинского? — спросил Александр, заранее уверенный, что Друбарев ответит: «Дочь Анастасия Павловна. На днях приехала из Москвы».

Но ответ был неожиданным.

— В этом доме давно никто не живет. Когда генерал-прокурор Ягужинский в тридцать шестом году преставился, дом сдали в аренду какому-то немцу, через год немец сгинул куда-то. Сейчас дом арендует некий Имбер, кажется, итальянец. В ягужинских апартаментах он устраивает маскарады. У него собирается весь двор.

— По каким дням бывают маскарады? — разочарованно спросил Александр.