Трое и боги

Олег лежал в десятке шагов позади. Лицо его было обожжено, покрылось струпьями. Глаза смотрели пусто. Мрак потряс, ударил по лицу.

Синие губы с трудом разомкнулись:

– Мрак… Я ослеп…

– Ну и что? – прохрипел Мрак. – Подумаешь… Кроты всю жизнь слепые. И ничо, деревья еще как портят…

Негнущимися пальцами снял с пояса веревку, захлестнул Олега под мышки.

– Поведу… как козу на базар…

– За…чем? – прохрипел Олег перехваченным горлом.

– Продам по дороге. Аль обменяю.

Он потащил было, но сам упал от толчка. Олег заставил непослушные руки и ноги двигаться, только бы не терзать Мрака. В голове мутилось, ненавистный голос, не дающий наконец-то умереть, доносился то сверху, то издали, отдалялся и приближался. Тело уже свыклось с болью, притерпелось, стало как огромная колода, уже изъеденная жуками и муравьями.

Он терял сознание, снова выныривал, когда слышал сиплое надсадное дыхание. Оборотень тащил его, как неподвижную колоду. Он уже сам полз, цеплялся за камни, с усилием подтягивал себя, затем, уперевшись ногами, подтягивал Олега.

Дурак, хотел сказать Олег, но губы не шевелились. Потом было затишье, он опять ушел в забытье. Очнулся от голоса, в котором хрипело и свистело, словно от легких остались одни клочья:

– Тарх… не подыхай!.. Дудка твоя при тебе… я ж не сыграю… Не околей, над Олегом не посмеешься… Он дурак еще больше – вовсе шуток не разумеет…

Сам ты, хотел было сказать Олег. Язык не помещался в обугленном рту, царапал жесткое нёбо. Закашлялся, из горла хлынула кровь. Отплевался, долго лежал обессиленный.

– Полегчало? – донесся слабый голос.

Олег понял, что спрашивают его: Таргитай слышит и чувствует меньше, чем камни, на которых лежит.

– Куда уж лучше, – прохрипел Олег. – Ну как, прибил Ящера?

– Не. Тебя хотел усадить получше, чтобы ничо не пропустил… Готов?

– Совсем готов, – согласился Олег. – Можно закапывать.

Послышался шорох, треск камней. Что-то заскрипело. Веревка натянулась, дернула. Олег не сдвинулся.

– Мрак… не дури. Ползи сам.

– С чего бы?

– Авось до чего-то доползешь. Меня оставь. Я уже труп.

Его не дергали долго, Олег решил уже, что Мрак обрезал ремень, но потом потянуло снова. Похоже, оборотень просто терял сознание, а сейчас вынырнул снова.

– Дурак… – донеслось слабое. – Тебе бы миску борща горячего… И все лечение.

Мрак полз, уже не поднимая головы. На спину давила гора, Таргитай отяжелел. Останавливался часто, терял сознание. Но даже и в бессознательном полз, ударялся головой о камни, вслепую обходил, полз…

Однажды ощутил, как ремень, на котором тащил неподвижного волхва, ослабел. Не в силах даже выругаться, вывернулся из-под Таргитая, оставив между камнями, пополз обратно.

Пальцы нащупали обрезанный ремень раньше, чем увидели слезящиеся глаза. В дымном воздухе, где возникали и тут же пропадали смутные фигуры, он не мог ощутить ничего и ничего не видел, не слышал.

Все-таки выругавшись в полном бессилии, потащился по кругу. Он сделал третий круг, все расширяя и расширяя поиск, когда наткнулся на неподвижное тело.

– Дурак… Скотина…

Волхв явно пытался уползти подальше, чтобы Мрак не отыскал, но потерял сознание слишком быстро. Мрак, отгоняя темные волны, захлестывающие сознание, снова привязал Олега, ударил по лицу, сам едва не упав от этого удара.

– Не спи… не спи…

– М-м-м… Мрак… не мучай…

– Ты не мучай… Пойдем… Надо идти…

– Мрак…

Веревка натянулась. Олег заплакал и пополз, потащил на руках свое тело с неподвижными ногами.

Мрак двигался, лишь изредка осознавая, что ползет по камням, на спине груз, который надо беречь, а сзади дергает другой груз. Его тоже надо тащить, а когда невмоготу, останавливаться и подтягивать ремень руками.

Он не знал, сколько ползет: сутки, неделю или вечность. В сознании осталась одна гаснущая искорка: идти. Надо идти. Кто не идет – тот мертв. Кто не идет – тот сам мертв и мертвит других…

Но когда и эта искорка начала гаснуть, ему показалось, что слышит голоса. Но голоса слышались и раньше в завываниях ветра. Как в призрачных видениях и сгущениях видел странных зверей, крылатых женщин и кровожадных демонов.

Очнулся внезапно. Боль была такой острой и невыносимой, что закричал, завыл, вскинув голову. Но вместе с приходом боли с глаз упала пелена, а сама боль незаметно стихла, спрятала отравленные зубы.

Он лежал на спине в расщелине. Справа ввысь к темному небу уходила каменная плита. Впереди стены смыкались, там глыбы выступали оплавленные, с каменными сосульками. Кончики были острые и блестели, как зубы.

Он быстро повернул голову, поморщившись от боли. Несколько человек, полуголых, мокрых от пота, хлопотали над изгоями. Мрак закрыл глаза. Что бы ни случилось, кто бы ни были те люди, но хуже все равно быть не могло. Волхвы правы: надо идти. Идти, ползти, а когда нет сил даже ползти, то ухватиться зубами и подтащить себя хоть на волосок…

Второй раз он очнулся от ощущения, что стряслась беда. Еще не раскрывая глаз, почувствовал на руках тяжесть. Торопливо вынырнул из забытья, осмотрелся, заскрипел зубами.