Трое

Он глянул вниз. Шарретт и Сапир уже догнали его. Поруш прыгнул, но промахнулся и скользнул вниз. На мгновение у Аббаса перехватило дыхание, впрочем, зятю удалось уцепиться за перекладину и удержаться. Аббас подождал, пока тот поднимется выше, затем перевалился через леер. Мягко приземлившись на четвереньки, он скрючился возле планширя. За ним проворно последовали остальные: первый, второй, третий. Сигнальный огонь светил прямо над ними, выставляя людей как на ладони.

Он осмотрелся. Шарретт был самым маленьким и гибким, как змея. Аббас коснулся его плеча.

– Укройся у левого борта.

Шарретт прополз пару метров голой палубы, дальше его частично скрыл приподнятый край носового люка.

Аббас оглядел палубу. Их могут заметить в любой момент. Еще секунда – и обрушится град пуль. Скорее, скорее! В верхней части форштевня он приметил барабан якорной лебедки.

– Сапир! – Аббас показал туда, и Сапир пополз на заданную позицию.

– Я хочу на кран, – сказал Поруш.

Аббас посмотрел на деррик, возвышающийся над передней палубой. Кабина управления находилась метрах в трех от палубы: опасная позиция, однако тактически выгодная.

– Давай, – кивнул он.

Ну и толстая же у него задница, подумал Аббас, провожая зятя взглядом, раскормила его сестренка на славу. Поруш добрался до подножия крана и принялся карабкаться наверх. Аббас задержал дыхание – если сейчас кто-то посмотрит в ту сторону… Но тот уже благополучно добрался до кабины.

Позади него торчал козырек лестницы, ведущей вниз. Вряд ли там находится кубрик – слишком мал, больше похоже на склад. Аббас заполз под козырек, присел у подножия лестницы и тихонько приоткрыл дверь. Внутри было темно. Успокоенный, он закрыл дверь и пристроил автомат на верхнюю ступеньку.

На корме света почти не было, и шлюпке Дикштейна пришлось подойти очень близко к правому борту. Гиболи, командиру группы, никак не удавалось удерживать лодку на месте. Дикштейн нашел багор и уцепился за трап, то подтягивая лодку ближе, когда волна грозила отогнать их, то отпихивая, чтобы избежать столкновения.

Гиболи, бывший армеец, настаивал на соблюдении израильской традиции: офицеры должны идти первыми. Он всегда носил головные уборы, чтобы скрыть намечающуюся лысину, и сейчас щеголял в берете. Пригнувшись, Гиболи дождался, пока волна поднесет лодку поближе к борту судна, и прыгнул. Удачно зацепившись, он проворно вскарабкался по трапу.

Ожидая своей очереди, Файнберг пошутил:

– Значит, я считаю до трех и открываю парашют, так?

Следующим полез Кацен, за ним Рауль Доврат. Дикштейн бросил багор и прыгнул. Задрав голову, он увидел сквозь потоки дождя, что Гиболи уже перекидывает ногу через леер.

Оглянувшись через плечо, Дикштейн увидел на небе бледно-серую полоску, первую предвестницу зари.

Внезапно раздался оглушительный треск автоматной очереди и крик.

Дикштейн вновь поднял голову: Гиболи медленно падал с трапа спиной вперед. Его щегольский берет слетел и исчез в темноте, подхваченный ветром, за ним последовал и он сам.

– Пошел, пошел! – закричал Дикштейн.

Файнберг перемахнул через леер. Сейчас он приземлится на палубу, откатится в сторону и – да, уже поливает огнем противника, обеспечивая прикрытие для остальных…

За ним прыгнул Кацен, и вот уже четыре, нет, пять, нет, больше автоматных очередей… На ходу вытаскивая чеку зубами, Дикштейн взлетел по трапу и швырнул гранату метров на тридцать вперед, чтобы отвлечь противника, не задев при этом своих. Доврат перевалился через ограждение, вскочил на ноги и нырнул в укрытие на корме.

– Ну что, уроды, не ждали?! – заорал Дикштейн, прыгнул, перекувыркнувшись на лету, спружинил на четвереньки, пригнулся и бросился на корму под шквалом прикрывающего огня.

– Где они? – крикнул он.

Файнберг прервал стрельбу, чтобы ответить:

– На камбузе, в спасательных шлюпках и в средней части.

– Ясно. – Дикштейн поднялся на ноги. – Будем удерживать позицию, пока не подоспеет группа Бадера. Как услышите, что они открыли огонь, – бегите. Доврат, Кацен – на камбуз. Файнберг, прикроешь их, потом пробирайся вперед вдоль борта. Я – к первой шлюпке. Отвлеките их внимание от кормового трапа. Беглый огонь.

Когда началась стрельба, Хасан с Махмудом допрашивали пленного в штурманской рубке позади мостика. Матрос говорил только по-немецки, но Хасан знал немецкий. Согласно легенде механика, «Копарелли» сломался, команду сняли, а его оставили дожидаться запчастей. Он ничего не слышал ни об уране, ни о захвате, ни о Дикштейне. Хасан ему не верил, поскольку – как он объяснил Махмуду, – если Дикштейн сумел организовать поломку судна, то наверняка догадался оставить на борту своего человека. Привязав матроса к стулу, Махмуд поочередно отреза€л ему пальцы, пытаясь добиться правды.

Внезапно послышалась автоматная очередь, короткая пауза, за ней вторая очередь, перешедшая в шквальный огонь. Махмуд вложил кинжал в ножны и спустился вниз.