Трое

Тюрин запихал свою ношу на заднее сидение. Ростов ухватил добычу и сказал Тюрину.

– Я держу его. Включай двигатель. И поскорее.

Ник перехватил молодого гостя и дотащил его до машины. Тюрин прыгнул на место водителя, а Хассан открыл дверцу с другой стороны.

– Хассан, – рявкнул на него Ростов, – закрой дверь дома, идиот!

Ник пихнул молодого человека на заднее сидение рядом с его приятелем, затем и сам разместился на нем так, что двое пленников оказались зажатыми между Ростовым и им. Хассан закрыл двери дома и вскарабкался на сиденье рядом с водителем. Тюрин рванул машину с места и резко повернул за угол.

– Боже Всемогущий, – по-английски сказал Ростов, – ну и мудня.

Пьер все еще стонал. Пленник постарше сказал:

– Мы ничем перед вами не провинились.

– Неужто? – ответил Ростов. – Три вечера тому назад в клубе на Рю Дик вы передали папку некоему англичанину.

– Эду Роджерсу?

– Это не его имя.

– Вы из полиции?

– Не совсем, – Ростов не хотел разочаровывать его, пусть верит в то, что ему хочется. – Меня не интересует сбор доказательств, составление обвинения и отдача вас под суд. Я интересуюсь лишь содержимым папки.

Наступило молчание.

Тюрин бросил из-за плеча:

– Двинемся из города и поищем какое-то тихое местечко?

– Подожди.

– Я вам все расскажу, – согласился пленник постарше.

– Покрутись пока вокруг города, – приказал Ростов Тюрину, не сводя взгляда с работника Евроатома. – Так, рассказывайте.

– Это была распечатка с компьютера Евроатома.

– Какая в ней хранилась информация?

– Подробности о выдаче лицензий на отправку грузов расщепляющихся материалов.

– Расщепляющихся? Вы имеете в виду ядерных?

– Руда, металлизированный уран, ядерные отходы, плутоний…

Откинувшись на спинку сидения, Ростов уставился на пролетающие за окном огни города. Кровь прихлынула к голове из-за охватившего его восторга: наконец-то он понял смысл операции Дикштейна.

Человек из Евроатома прервал его размышления.

– Теперь вы нас отпустите домой?

– Я должен получить копию этой распечатки.

– Я не могу вынести еще одну, потому что исчезновение одной уже достаточно подозрительно!

– Боюсь, что вам придется это сделать, – сказал Ростов. – Но если хотите, верните ее обратно после того, как она будет перефотографирована.

– О, Господи, – простонал человек.

– У вас нет выбора.

– Хорошо.

– Рули к дому, – приказал Ростов Тюрину. А чиновнику из Евроатома он сказал: – Завтра вечером принести распечатку домой. Кто-нибудь зайдет к вам и перефотографирует ее.

Большой лимузин миновал улочки города. Ростов прикинул, что похищение прошло довольно гладко.

– Кончай таращиться на меня, – сказал Ник Пьеру. Они въехали на брусчатку мостовой. Тюрин остановил машину.

– О’кей, – сказал Ростов. – Выпускай того, что постарше. Его дружок пока останется у нас.

Чиновник Евроатома завопил, словно от боли.

– Почему?

– На тот случай, если завтра вам захочется расколоться и все рассказать своему шефу. Молодой Пьер будет нашим заложником. Пошел!

Ник открыл дверцу и дал пленнику выйти. Несколько мгновений он, застыв, стоял на мостовой. Ник сел обратно в машину, и Тюрин двинул ее с места.

– Все ли с ним будет в порядке? – спросил Хассан. – Сделает ли?

– Он будет работать на нас, пока не получит обратно своего приятеля, – сказал Ростов.

– А потом?

Ростов промолчал. Он думал, что благоразумнее всего будет убрать обоих.

Сузи мучилась кошмаром.

На бело-зеленый домик у реки спустились вечерние сумерки. Она была одна. Она принимала ванну и долго нежилась в ароматной горячей воде. Затем пошла в большую спальню, где, сев у трехстворчатого зеркала, припудрила тело из ониксовой коробочки, которая принадлежала ее матери.

Она открыла гардероб, ожидая увидеть изъеденные молью наряды матери, выцветшие от времени лохмотья на вешалке, но ничего подобного – все было чистое, новое и в превосходном состоянии, если не считать слабого запаха нафталина. Она выбрала себе ночную рубашку, белую, как саван, и накинула ее на себя. Затем легла на постель.

Она лежала так долгое время, ожидая, когда же Нат Дикштейн придет к своей Эйле. Вечер перешел в ночь. За окном шелестели речные струи. Дверь открылась. В ногах кровати стоял мужчина, стягивая с себя одежду. Он склонился над ней, и паника сразу же заполыхала бурным пожаром, когда она увидела, что это не Дикштейн, а ее отец, и что она сама, конечно же, давно мертва – и вот ее ночная рубаха расползлась прахом, волосы спали, плоть пошла складками, кожа на лице высохла и обтянулась, обнажая зубы и обрисовывая швы на черепе, а она превратилась в скелет, и она кричала, кричала, кричала и, наконец, проснулась в ужасе, обливаясь потом и дрожа, удивляясь, почему никто не примчался к ней в комнату спросить, что случилось, пока она с облегчением не осознала, что крики ей тоже приснились; она успокоилась и опять, отходя ко сну, пыталась понять, что же за сон ей приснился и что он означает.