Тривейн

– Конечно, нет. – Тривейн спокойно выдержал их взгляды. – Отец потратил тридцать лет на то, чтобы построить небольшой завод по производству шерстяной ткани в Хэнкоке, маленьком городишке неподалеку от Бостона, штат Массачусетс. Товар его был довольно высокого качества, и компаньоны из Нью-Йорка потребовали, чтобы на нем стоял фирменный знак. Они стали спонсорами фабрики, пообещав отцу сохранить за ним место управляющего до конца его дней. А потом обманули: присвоили его фирменный знак, закрыли фабрику и укатили на Юг, где дешевые рынки. Отец решил снова использовать старый фирменный знак – что было незаконно, – снова открыл фабрику и разорился...

– Грустная история, – спокойно сказал президент. – А ваш отец не пробовал обратиться в суд? Чтобы заставить компанию возместить убытки: ведь она не выполнила свои обязательства.

– Так ведь не было невыполнения каких бы там ни было обязательств. Отец ничего не смог подтвердить документально! С точки зрения права, он был обречен!

– Понятно, – сказал президент. – Тяжелый удар для вашей семьи, должно быть.

– И для города тоже, господин президент, – добавил Хилл. – Статистика...

– Это было тяжелое время, но оно прошло... – сказал Тривейн.

Да, время было тяжелым. Эндрю прекрасно помнил ярость, крушение... Разъяренный и сбитый с толку отец пытался что-то доказать молчаливым людям, а те лишь улыбались и показывали ему какие-то параграфы и подписи.

– Поэтому вы и оставили юридический факультет? – спросил Уильям Хилл. – Эти два события совпадают по времени... К тому же оставалось всего шесть месяцев до окончания университета, и вам предложили финансовую помощь...

Тривейн взглянул на старого посла с невольным уважением. Он начинал постигать жесткую логику его вопросов.

– В какой-то степени вы правы, – ответил он. – Но были и другие соображения. Мне казалось по молодости лет, что существуют более важные приоритеты...

– А может быть, мистер Тривейн, – мягко предположил Хилл, – уже в то время у вас появилась какая-то определенная цель?

– Почему вы не спросите прямо о том, что хотите услышать, мистер Хилл? Вам не кажется, что мы напрасно отнимаем время у президента?

Президент не проронил ни слова, продолжая изучать Тривейна, как врач – пациента.

– Что ж, пусть будет так, – согласился Хилл, закрытая папку и постукивая по ней стариковскими пальцами. – Я прочитал ваше досье раз двадцать, благо оно находится у меня уже около месяца. И все-таки повторю вам то, о чем уже говорил в начале беседы: мне нужны дополнительные сведения. Сначала меня просто разбирало любопытство: побольше узнать о везучем молодом человеке, поскольку Фрэнк Болдвин убежден в том, что этот человек – единственная достойная кандидатура на пост председателя подкомитета. Но потом появились и другие причины. Следует выяснить, почему реакция на возможное назначение Тривейна оказалась такой, я бы сказал, враждебной. Причем, враждебность эта скорее угадывалась, никаких особых высказывании или действий не было...

– Я бы назвал эту враждебность вопиющим безмолвием! – заметил президент.

– Согласен, – кивнул Хилл. – Ответ должен был находиться здесь, – он снова постучал пальцами по досье, – но сначала я не смог найти его. Однако потом, разложив все по временным полочкам, вернувшись к марту пятьдесят второго года, я понял, в чем дело. В тот год вы совершили свой первый, казалось бы, лишенный всякого смысла поступок, вставили, так сказать, капсюль в гранату...

И посол Хилл принялся нудно, пункт за пунктом, излагать свои умозаключения. А Тривейн слушал его и думал о том, действительно ли старику удалось во всем разобраться. Да, у него тогда была только одна цель: делать деньги, чтобы раз и навсегда избавить себя от случайностей. Он не хотел повторить печальный опыт отца, свидетелем чему был во время слушания дела в бостонском суде. Да, конечно, наблюдая за процессом, Эндрю тогда пришел в ярость. Но главное было в другом: в пустой трате ресурсов, не важно каких – финансовых, физических или умственных. Вот что было подлинным злом!

Он видел, как мешали отцу претворить в жизнь задуманное, как искажали все, что он делал. И что в результате? Бедность, а вместе с ней прекращение всякой деятельности. Фантазии стали для отца реальностью, желание защитить себя – своего рода манией. Больное воображение рисовало искаженные образы, некогда энергичный, гордый, полный любви к людям, преуспевающий человек превратился в ничтожество. А дальше... Бессмысленное, исполненное жалости к самому себе существование, движущей силой которого стала ненависть...

Когда-то энергичный, полный любви к людям человек превратился в некоего чудика из-за того, что существование потеряло для него смысл. В марте пятьдесят второго, с последним ударом судейского молотка, отец Тривейна понял, что отныне ему запрещено заниматься бизнесом. Таким образом, суд фактически оправдал жуликов, а все наилучшие стремления и надежды Тривейна-старшего были похоронены навсегда.