Триумфатор

Ни одного. Все поголовно изрыгали массовую приязнь к следственной бригаде и наперебой рвались сотрудничать. Это было что-то вроде общего психоза, который я и обозвал по аналогии с известным явлением – стадионным синдромом.

Ладно, думаю, хватит вас утомлять живописанием составляющих «стадионного синдрома», это удел специалистов, а широкую публику в любом процесс в первую очередь интересует результат.

Результат.

Управились мы, вопреки опасениям вольерной аудитории, примерно за восемнадцать часов. Да, пахать пришлось не разгибаясь, без сна и отдыха. Ну так на то они и особые обстоятельства, чтобы выкладываться по полной: сейчас не воспользуешься – другого раза не будет.

Так… Про то, как загадили вольер, думаю, вам неинтересно, а все остальное в цифре выглядело следующим образом:

– около трех тысяч человек оформили по статьям за хранение и распространение, из них примерно 80 процентов (в которые вошли поголовно все, кто был в вольере) – по явке с повинной;

– изъяли почти полтонны героина и две с половиной тонны «травы» и прочей «дури».

Для скептиков: понятно, что людей можно набрать новых, а товар нетрудно подвезти. Но признайте, что в целом все это – большое, хорошо налаженное хозяйство, которое исправно функционировало не один год, принося колоссальную прибыль, и вдруг в одночасье накрылось одним известным местом. Для восстановления такого хозяйства понадобится масса времени, ресурсов и незаурядной личной отваги, а в связи с неизбежно грядущим Законом все это как минимум на ближайшие полгода просто утрачивает смысл.

Короче.

К полудню четвертого сентября наркодилерская сеть в столице нашей Родины была уничтожена.

Мы разобрали рогатки, помогли омоновцам собрать палатки и с триумфом убыли на базу…

* * *

В 16.45 меня растолкал Собакин и сказал, что нас приглашают на торжественное собрание.

Лег я в три пополудни с твердым намерением дрыхнуть ровно сутки кряду, при пробуждении первым делом ощутил, что выбитые зубы – это вовсе не сон, а трагическая явь, так что, сами понимаете, ожидаемого взрыва энтузиазма товарищ по борьбе со вселенским злом от меня не дождался. Более того, спросонок я почти дословно процитировал безвременно почившего Экипидора, пообещав вступить в интимные отношения не только с этим собранием, но и со всем, что имеет к нему хотя бы даже самое отдаленное отношение.

Заразная это штука – экипидорщина, пристает сразу и надолго.

– Там будет много жратвы, – Собакин был радостно возбужден, бодр и ясноглаз, будто и не вкалывал сутки без продыху. – Нет, жратва – это грубо. Там будут самые лучшие яства, какие только можно себе представить! И самое высококачественное пойло! Французские коньяки, ликеры, эксклюзивная водка, коллекционные вина… И подарки дадут – ценные. В смысле, в натуре – дорогие.

– А п…лей там не дадут – совсем задаром или хотя бы по демпинговым ценам?

– Да ну тебя! А! Еще там будут продажные девки. Из самого крутого публичного дома. Под видом официанток…

– Это ты про рай рассказываешь?

– Нет, я вполне серьезно!

– Думаешь, если нас расстреляют, то мы туда попадем? Да вот вам крендель с бубенцами, дорогой друг! Таких, как мы, в рай не пускают. На пушечный выстрел.

– Давай собирайся! Через пятнадцать минут выезд.

– Так это еще куда-то ехать надо?! Я думал – это здесь, у нас. Не, я пас. Я раненый герой, так что имею право…

– Зубов собирает руководство управления, – «расшифровался» наконец Собакин. – И наиболее отличившихся сотрудников. Торжественное собрание – подарки – банкет. Отказы не принимаются. Начало в 21.00.

– Вот епп… Мы что, общество тайных убийц? У всех нормальных людей торжественные собрания в девять утра. Почему у нас в девять вечера?! Завтра с утра – никак?

– Завтра будет слушание Закона. Если примут, сразу засучивать рукава и на квартал – вот в таком режиме, как в последние сутки. Если не примут… Гхм… Ну, сам понимаешь…

– Понимаю. А чего – начало в девять, а выезжать за четыре часа?

– Собрание будет в загородной резиденции Зубова. Это на Рублевке.

– Ух ты! Да неужто нас с тобой туда пустят?!

– Ну так я и говорю: поехали, пожрем как следует, вмажем на халяву, короче, стресс снимем. Не думаю, что нас еще когда-то в такой дом пригласят – так что давай, будет что детям рассказать.

– А гордость?

– Не понял?

– Ну, помнишь: «человек – это звучит гордо»? Мы, значит, плебеи без роду-племени, люди третьего сорта, по каким-то соображениям допущены в дом к великому господину Зубову…

– Да пошел ты в ж… со своими моральными перепадами! Человек весь мыслями в завтрашнем дне, завтра в буквальном смысле судьба решается, а не забыл о простых исполнителях, решил отблагодарить…

– Да понял, понял… Ладно, уболтал – так и быть, снизойду до вашей прогнившей аристократии…

* * *

«Наиболее отличившихся» было аж четверо – Собакин, Разуваев, какой-то хмурый член коллектива, которого я видел впервые (не иначе – из загадочного отдела обеспечения), ну и, разумеется, ваш покорный слуга. Остальные – руководство управления. В итоге вышло полтора десятка лиц.