Триумф зла

Через некоторое время темнота изменилась, нельзя сказать, что стало светлее, — появилось слабое зеленое мерцание. Я услыхал нечто похожее на пение: и вправду пение! Я не в силах описать его. Нечто монотонное, полное дурного отчаяния. Внезапно я обнаружил себя в окружении фигур и лиц. Уродливых, зеленых, отвратительных лиц с тусклыми мертвыми глазами; вязкая зеленая слизь была на их губах. Распевая, они разевали рты и показывали страшные зазубренные клыки.

О, лучше тьма! Я все бежал сквозь тьму, и ужасная жажда палила меня.

Что бы я только ни отдал за каплю воды — освежить язык! Внезапно впереди показался пиршественный стол, за которым утоляла жажду какая-то компания. Дадут ли они мне отпить хоть глоток? Я был в отчаянии, я готов был умолять их. Когда я подошел ближе, до меня донесся гнусный смех. За столом пировали люди, одетые в древнеримские тоги.

Присмотревшись, я увидел — то были не люди, а скелеты: с черепами вместо лиц. Но глаза были живыми — ужасные глаза. Во главе стола сидел один в черно-желтых одеждах со странным зигзагообразным узором. Голову его венчали огромные бычьи рога. Он отбивал дьявольский ритм на стоявшем перед ним барабане. Остальные подпевали, словно бы участвуя в каком-то ужасном языческом обряде.

Однако меня терзала жажда.

— Дайте мне пить! — крикнул я. — Я умираю от жажды!

Один из скелетов в усмешке приоткрыл безгубый рот.

— О, нет, здесь не умирают.

Другой, одетый изысканнее остальных, в длинном завитом парике, отозвался с жутким женским смешком:

— Наше пойло придется тебе по вкусу, — и передал мне бокал непристойной формы. Я сделал несколько жадных глотков: жидкость обожгла мое нутро: меня стошнило, и рвота вспыхнула на полу жидким огнем!

Я снова побежал: что было хуже — внешняя тьма или эта компания?

Затем я увидел нечто белое, за которым гналось нечто темное. Белым оказалось юное создание, темным — ужасное существо в отвратительных лохмотьях.

Белая фигура бегала по кругу, а черная тварь ее преследовала. Время от времени этой удавалось схватить ту. Тогда белое создание в гневе поворачивалась к преследователю, из глаз ее вырывалось тусклое красное пламя. Они начинали кусать и рвать друг друга: пока белое существо опять не пускалось в бегство, и все повторялось заново.

Однажды темная тварь повернулась ко мне, и я увидел — свое лицо!

Это было ужаснее всего. Уж лучше бы я оставался во внешней тьме. Я метнулся туда и лег там.

Внезапно на меня что-то навалилось — существо, похожее по очертаниям на человека (видеть его я не мог), но покрытое липкими щетинистыми волосами, со свиным запахом. Оно обхватило меня и крепко прижалось. Тело его приникло ко мне.

О, что за боль!

Вот какое наказание мне ниспослано — вовеки.

Свет! Наконец-то свет! едва заметный, потому что мерцала всего лишь одна звезда. Я поплыл к ней. Вода была неимоверно соленой. Скорее клей, чем вода. От нее исходил запах смолы и серы. И я знал, что это было Мертвое море. Я был у самого берега, достичь которого тщетно пытался. На берегу росли фруктовые деревья, но плоды их падали один за другим и, разбиваясь о землю, обращались в пыль.

Звезда сияла все ярче и ярче: нет, я был уже не в Преисподней. Здесь появилась видимость надежды. Во внешней тьме я напрасно пытался вспомнить имя Иисуса или Марии. Теперь же я изо всех сил закричал:

— О, звезда морей, спаси меня!

На меня нахлынуло чувство невыразимого благоговения. Я действительно вырвался из Преисподней. Ко мне по воде приближалась фигура. Лунное сияние источала она. Облаченная в белые, расшитые золотом одежды, она была выше дочерей земли. Голову ее украшала золотая корона, усыпанная жемчугами. Поначалу ослепительный свет, исходивший от нее, не позволял мне увидеть лицо. Но потом я уловил мимолетный образ. Ее божественные глаза, полные сострадания, обратились ко мне.

В руках она держала наплечник. С уст ее слетели слова, хотя не думаю, что она произнесла их:

— Что мною сказано, то сказано. Тот, кто носит мой наплечник, не умрет в смертном грехе. Примирись с Господом. Ступай и не греши!

Я лежал на диване. Наплечник покрывал мою шею: и Бернар держал меня за руку.

Вряд ли узнали бы люди, даже если бы назвали им имена, в двух братьях-кармелитах, которых, к моему неудовольствию, ставят в пример послушникам как настоящих аскетов, а именно в отце Франциске и отце Бернаре, — ибо мы сохранили эти имена, так как их носили святые, — тех двоих, кого в миру снисходительно называли «беспутными повесами» Бернаром и Франциском.

ФАУСТ

Кто я, рассказчик, — несущественно. О себе упоминаю лишь для того, чтобы подчеркнуть — монах не поведал бы мне эту историю и не показал бы рукопись, если бы я не имел права знать. В своем рассказе я упустил как можно больше имен: те же, без которых нельзя было обойтись, англизированы. При переписке текста я также намеренно скрыл географические названия. Достаточно сказать, что все описанные мной события происходили не в Англии.