Триумф Венеры. Знак семи звезд

Кое-где по фасаду начали распахиваться окна. Положение было глупее некуда, но теперь выходить на улицу и вовсе смешно. Иван Дмитриевич скользнул вдоль стены в противоположном направлении, во двор. Слева тянулись поленницы, белея душистыми торцами. Такие же дровяные бастионы возвышались в глубине двора, у сараев. Здесь, в некотором отдалении друг от друга, стояли две скамейки. По вечерам кучера и лакеи любезничали на них с кухарками и горничными. Все вокруг усыпано было подсолнуховой лузгой, оставшейся от посиделок, она призрачно синела в лунном сиянии. На одной из скамеек сидела парочка: платок и картуз. Последний, услышав крики Гнеточкина, встрепенулся было, но затем снова припал к своей подруге. Они превратились в нечто двухголовое, однотелое, словно бы само с собой приглушенно говорящее на два голоса. Мужской был слышан чаще, громче и звучал с той известной интонацией, одновременно просительной, нежной и паскудной, с какой мясник, затачивая нож, уговаривает свинью не визжать, когда ее станут резать. Иван Дмитриевич деликатно направился к пустующей скамейке, но при его приближении парочка бесшумно снялась и растворилась во мраке. Он сел на их место, чувствуя под собой оставшееся от женских бедер широкое, прочное тепло. Оно невольно склоняло к мыслям, никакого отношения не имеющим к судьбе Якова Семеновича и его матери. Гнеточкин еще немного покричал, скликая соседей, и, видимо, отчасти достиг цели. Вопли прекратились, теперь он, как можно было предположить, отвечал на вопросы, обращенные к нему сверху, из раскрытых окон. Потом все стихло, во двор так никто и не вошел. Лишь чей-то одинокий грозный голос выпорхнул из форточки:

— Сволочь, я тебя вижу!

Это, разумеется, было неправдой, так что Иван Дмитриевич остался сидеть там, где сидел. Но когда наконец наступила полная тишина, где-то за сараями забрехали бездомные дворовые псы. Пока шла суматоха возле подворотни, они на всякий случай затаились, а сейчас громко торжествовали победу над трусливым пуделем, который не посмел сунуться в их владения. В общем-то, они были в одинаковом положении, сам Иван Дмитриевич и эти псы, и он дружески посвистал в ту сторону, откуда раздавалось их триумфальное тявканье. Спустя мгновение бело-рыжее пятно мелькнуло в темноте. Криволапая грязная псина кинулась к ногам, заскулила, извиваясь в ритуальном танце, выражающем небесное счастье. Но и этого ей показалось мало. Она легла на брюхо и, страстно подвывая и молотя по земле хвостом, поползла к скамейке. Иван Дмитриевич наклонился, потрепал ее за ушами, ласково сказал:

— Хорошая собачка, хорошая, знаю…

Та еще сильнее заныла, заелозила драным задом. В пароксизме любви она выгибала шею, отворачивалась, как бы сознавая свое ничтожество, не смея взглянуть в лицо Ивану Дмитриевичу, чтобы, не дай Бог, не ослепнуть от его величия.

— Хорошая, знаю… Хорошая Жулька…

Вдруг она взвизгнула от неожиданной и незаслуженной боли. Рука, только ласкавшая ее, дернулась, пальцы судорожно впились в шерсть на загривке. Иван Дмитриевич подтянул ее к себе.

— Жулька? Ты?

«Я, я! — отвечала она обиженным визгом. — Не признаете, что ли? Не вы, что ли, с Ванечкой мне колбаски давали?»

Он отпихнул ее и встал. Господи, чья же тогда кровь на веревке? Жулька, за пять целковых удавленная верным Евлампием, крутилась под ногами, не понимая, за что она впала в немилость.

— Пшла! — сказал ей Иван Дмитриевич.

14

Подходя к подъезду, Иван Дмитриевич заметил, что напротив стоит извозчик, но как-то не придал этому значения. Отвлек Гнеточкин, который со своим пуделем еще дефилировал перед домом.

— Что-то у нас тут неладно, — сказал он. — Какой-то человек подозрительно прятался в подворотне и побежал от меня.

Иван Дмитриевич подумал, что поступил он совершенно правильно, выбравшись на улицу кружным путем, через соседний двор.

— После смерти Якова Семеновича всякое лезет в голову, — говорил Гнеточкин. — Я сегодня встретил его лакея, и тот сказал мне, что с утра привезли гроб, да не по мерке. Великоват вышел. Знаете эту примету?

— Да.

— Если гроб не по мерке, значит будет в доме еще покойник. Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не накликать. Я человек не суеверный, но тут невольно призадумаешься. Марфа Никитична пропала, ее сын убит. И кто-то прячется в подворотне. На вашем месте я бы обратил внимание.

— Я буду иметь в виду, — кивнул Иван Дмитриевич.

— Может быть, вместе заглянем во двор?

— Двор-то у нас проходной, бесполезно. Да и устал я сегодня. Спать пойду.

Гнеточкин поджал губы:

— Дело ваше. А я так еще похожу тут, покараулю.

— Кричите, если что.

— До вас докричишься… Спокойной ночи.

— Будем надеяться, — ответил Иван Дмитриевич, — что вашими трудами она пройдет спокойно.