Триумф Венеры. Знак семи звезд

— Эк я его уложил! — польщенный всеобщим вниманием, сказал Гайпель без малейшего раскаяния в голосе.

Он обводил глазами публику и только что не раскланивался. Партер, как всегда, сдержанно выражал свое восхищение, но демократическая галерка рукоплескала вовсю. Шитковский не подавал признаков жизни. Иван Дмитриевич присел, зачерпнул из лужи водички и полил ему на лоб. Не помогло. Явилось подозрение, что хитрый Федя прикидывается. Чем дольше он будет так лежать, тем сильнее будут нервничать его обидчики. Но в любом случае пора было что-то предпринимать.

Иван Дмитриевич сделал жест, объединяющий Гайпеля с дворником, и приказал:

— Берите его. Ко мне пока занесем.

Когда поднялись на первый этаж, он увидел, что дверь куколевской квартиры открыта. На пороге стояла Шарлотта Генриховна.

— Я вижу, вы заняты, — сказала она.

За ее спиной Иван Дмитриевич заметил какую-то даму, которая кивнула ему как старому знакомому. Всмотревшись, он узнал Нину Александровну, жену Куколева-старшего.

— А в чем дело, Шарлотта Генриховна? Что-то хотели мне сообщить?

— Вы спрашивали, какую вещь взяла Лиза в память о бабушке. Евлампий сказал мне.

— И какую же?

— Серебряный флакончик.

— Моя дочь играла с ним, когда была девочкой, — вмешалась Нина Александровна.

— Это все, чем он примечателен?

— Вообще-то Марфа Никитична держала в нем святую воду. Яков, помню, еще что-то мне про него рассказывал, какое-то семейное предание, но я позабыла.

— А вам, — обратился Иван Дмитриевич к старшей невестке, — ваш муж ничего не говорил об этом флакончике?

— Мой муж не столь сентиментален, — ответила она.

— Но Лиза, видимо, пошла в вас, а не в отца.

— Да. Не знаю только, к счастью или к несчастью. С ее чувствительностью ей в жизни придется трудно.

Во время этого разговора Ивану Дмитриевичу показалось, что Шитковский приоткрыл один глаз.

— Э-эй, Федя! — позвал он.

Глаз быстренько закрылся. Ладно, пусть. Иван Дмитриевич решил отложить разоблачение на потом. Шитковского снова подняли и двинулись дальше.

Гайпель шел задом, обхватив свою жертву под мышками.

— Тяжелый, — удовлетворенно сказал он. — А по виду не подумаешь.

— В кости, значит, широкий, — объяснил дворник.

— Ага, мосластый. И как это я его?

— Правда, ваше благородие, она кость ломит…

У себя на этаже Иван Дмитриевич увидел, что квартира Гнеточкиных распахнута настежь. Хозяин и хозяйка с пуделем на руках стояли у порога, но его собственная дверь была закрыта. Он позвонил и, когда появилась жена, сказал заискивающе:

— К нам его пока занесем.

Она вскинула брови.

— Зачем?

— Нужно кое о чем расспросить. Важное дело.

— Почему всегда именно к нам?

— Всегда? — возмутился Иван Дмитриевич. — Что значит всегда? Первый раз.

— Нет, не позволю, — сказала жена.

— Куда ж его? Дождик на улице.

— Куда хочешь. Всякую сволоту в дом таскать… С ума сошел?

— Да это же наш с ним, — Иван Дмитриевич указал на Гайпеля, — товарищ! А ты думала? Наш товарищ, вместе служим. Шитковский его фамилия.

— Да? Приятно познакомиться,

— Давайте его в прихожую, — расслабленный этой репликой, скомандовал Иван Дмитриевич.

— Нет, — ледяным голосом сказала жена. — Через мой труп.

— Нет?

— Я сказала: нет!

Дверь захлопнулась.

Иван Дмитриевич в ярости дернул сонетку звонка:

— Лучше открой! Слышишь?.. Ладно, я сам открою.

Он начал шарить по карманам в поисках ключа, но жена уже заперлась на засов.

— Станешь ломиться, — предупредила она, — и одного не впущу.

Шитковский стоял с закрытыми глазами, свесив голову на грудь, с двух сторон поддерживаемый Гайпелем и дворником.

— Побаловался, Федя. Будет, — угрожающе сказал Иван Дмитриевич.

Тот слабо застонал — совсем как давеча жена, только еще, пожалуй, ненатуральнее, и в этот момент Гнеточкин, с острым любопытством следивший за тем, как развиваются события, предложил:

— Несите его к нам… Молчать, Джончик!

Диван застелили старой простыней, чтобы Шитковский не испачкал обивку. Здесь он окончательно пришел в себя и на правах знатного пленника, знающего, что ни один волос не упадет с его головы, обратился к хозяевам:

— Чаю соблаговолите. И послаще.

Гнеточкин кинулся было исполнять, но Иван Дмитриевич остановил его:

— Не надо, обойдется.

— Мы с женой вам не помешаем?

— Да лучше бы…

— Располагайтесь, как дома, — разочарованно сказал Гнеточкин. — Идем, Маша.

Когда супруги вышли, Гайпель отвел Ивана Дмитриевича к окну и зашептал:

— Где мы Петрова нашли, там непременно должен быть такой жетончик. Такой, как в «Аркадии». Я все облазил, нету. Сдается мне, он прибрал. Надо бы его обыскать.

Пропустив этот совет мимо ушей, Иван Дмитриевич спросил:

— Ну, Федя, и что тебе понадобилось ночью сообщить барону Нейгардту?

— Сразу честно отвечать? — поинтересовался тот. — Или сперва запираться? Вы, может, со мной поиграться хотите, как кошка с мышью.

— Дурака-то не валяй!

— Тогда извольте, — сказал Шитковский. — Никакого Нейгардта я знать не знаю.

— А в соседнем подъезде кого навещал?

— Никого. Шел мимо, по малой нужде приспичило. Не на улице же справлять? Дай, думаю, зайду под крышу. Выхожу, гульфик застегиваю, а тут вы с Гайпелем.

— Все? — нахмурился Иван Дмитриевич.