Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера

- Здесь ты не прав, - выдохнул хозяин тесовой резиденции. - Деньги, конечно, не самоцель. Но главней этих, как ты выражаешься, хрустящих бумажек, нет ничего. Человечество еще пока не придумало им замены. Без них ты - никто, ноль или, в лучшем случае, секретарь комсомольской ячейки дважды краснознаменного села Клячкино. Даже при Советах можно крутиться... И потом, скорее всего, всю эту ахинею говоришь не ты, а засевший в тебя идиот в должности управдома. Или ты горишь, или гниешь, или, как твой Корейко, сидишь, словно толстая крыса, в набитом погребе. Но в любом случае... Поверь мне, даже при Советах нужна, как говорят фартовые люди, капуста. Деньги рождают ум!

- Парадокс в том, - ответил на это Остап, - что я могу привести сотню доказательств вашей правоты и столько же - что все это, как говорил друг моего детства Мишель Буане, чушь собачья. Но в одном вы правы: запах прибыли всегда сладок и приятен, от чего бы он ни исходил. Даже больше, чем так называемый дым отечества.

- Мило! Очень мило! И что ты пасуешь раньше времени?! Делов-то! Достаточно найти хорошие карты. Напасть на идею.

Остап резким движением схватил бутылку и налил себе еще один стакан. Выпив, он явил на своем лице улыбку философа пражского университета и, обратясь к камину, произнес c придыханием:

- Весь мир, включая и Советскую Россию, это большая многоактная драма, актеры которой - жалкие комедианты. Один из них - клиент вашего турбюро. Мне, как всякому служителю искусства, больно осознавать свою убиенность уже в начале первого акта этой незатейливой пьесы, сыгранной не так блестяще, как этого бы хотели мои добрые мулаты. Они бы не поняли меня, Юрий Степанович, нет... Ну что вы смотрите на меня, будто вам дождь пробил лысину. Я хочу спать. Ваш райский завтрак мы перекуем в послеполуденный фуршетец в честь затянувшегося ледохода и долгого прощания c родиной по форме номер пять.

Юрий Степанович неуклюже развел руками, неторопливо встал и подошел к кованому сундуку работы неизвестного мастера. Вынув из его пропасти довольно приличные постельные принадлежности, в числе которых оказались барашковый тулуп несусветных размеров и пуховая, вправленная в ситцевую наволочку, подушка, добродушный хозяин расстелил все это на небольшом топчане возле камина.

- Ладно, - зевая сказал Остап, - не будем грызть зубами колючую проволоку, чтоб не испортить себе язык, который нам еще пригодится не только для застольных бесед при тусклом свете пылающего камина.

Остап подошел к постельному произведению гражданина Тыры и, не раздеваясь, нырнул под тулуп. Через минуту он уже спал.

Ему приснился белый пароход, который глубоко врезаясь форштевнем в гладкую поверхность Атлантического океана и, качаясь на пенистых волнах, малым ходом входил в обширную бухту Гуанабара. В ее сказочной глубине блестел от огромного потока зеркальных авто волшебный город Рио-де-Жанейро. На цокольной набережной стояли мулаты c добрыми лицами и платиновыми зубами. Они строили на своих чумазых физиономиях подхалимские улыбочки и направляли их в адрес великого комбинатора, который стоял на корме белого парохода и мечтательно наблюдал за полетом цветных птичек, круживших вокруг судна. Граждане в белых штанах и гражданки в белых шелковых платьях, украшенных радужным бисером, и c флердоранжем в золотистых волосах, толпились на пристани и показывали на теплоход указательными пальцами. Их улыбки были похожи на зубоскальство добрых мулатов. Командор отвел от них взгляд и неожиданно увидел в глубине бухты огромный океанский лайнер гусиного цвета. Гигант терся бортами о пристань, издавая пронизывающий насквозь скрип. На капитанском мостике Остап узрел покойного Михаила Самуэльевича Паниковского. На покойнике была остаповская капитанская фуражка c белым верхом и великолепный брезентовый костюм бразильских пожарников. Алмазные насосы в петлицах сияли на солнце бежевым пещерным светом, а сам нарушитель сухаревской конвенции походил на эльфа, стоявшего на вершине высокой горы, покрытой изумрудным лесом. Эльф курил трубку, а в промежутках между затяжками брал в руку рупор и, направив его на командора, фамильярно кричал: "Остап Ибрагимович, эта жалкая ничтожная личность, я имею в виду Балаганова, меня просто умиляет. Он проиграл в "шестерку" все ваши пятьдесят тысяч. А как же я, Остап Ибрагимович? Я старый и больной. Отдайте мне мои деньги, я внесу их во всемирную лигу сексуальных реформ на специальный счет восстановления благородного рода Паниковских!" Пылкая до безумства речь звучала по нескольку раз кряду. Паниковский противно смеялся и заискивающе скалил золотые зубы. В ту самую минуту, когда командор открыл рот c целью объяснить неталантливому сумасшедшему тот факт, что незабвенный сын лейтенанта Шмидта вовсе не проиграл выданные ему комиссионные, а пожертвовал их Московскому уголовному розыску, он услышал громкий голос Юрия Степановича Тыры:

- Остап, тебе пора!

Открыв глаза, великий комбинатор понял, что видел самый ужасный сон в своей жизни.