Триумф Великого Комбинатора, или возвращение Остапа Бендера

Портье вздрогнул и еле шевелящимися губами пролепетал: "Никак нет, товарищ". Ишаченко описал приметы гр. Бендера, портье развел руками, капитан плюнул на пол и, фыркнув: "Ну, я вас еще достану!", вышел на улицу.

В "Савойе" картина не изменилась.

– Вы мне тут Кремль из говна не лепите! – веско говорил капитан. – Сопельники тут свои повытаскивали! Где вражеский элемент?

– У нас тут, товарищ, только иностранцы.

– Э-ге-ге. Ну, я до вас еще доберусь!..

Угол Неглинной и Кузнецкого моста был забит разношерстной оравой. В ораве суетился режиссер с рупором. У киноаппарата крутил задом оператор.

– Все представили ситуацию: ровное поле, ни ямки, ни кочки, ни колышка... – ревел режиссер. – И вдруг из-за куста выезжает грузовик. Водитель, поехали. Так, так. Лепешинская! Лепешинская, я сказал! Ага! Так, подходишь. Хватаешься за кузов... перебираешь ножками... Ага! Вот, вот, вот. Хорошо. (Тут режиссер начал орать не своим голосом.) Федя! Федя! Запускай уток! Уток запускай, говорю! Шум! Трескотня! Гвалт! Содом! Понеслось! Так, так. Говор! Говора побольше! Больше шума! Вася! Выводи корову и лошадь! Почему не слышу гука?! Больше гука!

Лепешинская (в роли коровы) восклицает:

– Это надо же? Вроде на северо-юг летим, а все вторник и вторник.

– Прекрасно! Тот же план! Муравейчиков, пошел! Больше шелеста! Больше шепота! Так, так.

Муравейчиков (в роли муравья) лезет под грузовик и кричит: "И чего только с пьяну домой не притащишь!" – Чудесно! Пошел Нахрапкин! Больше стукотни! Пошли скоморохи! Федя! Федя! Давай гаеров!

Грузный Нахрапкин (в роли слона) размеренным шагом подходит к смазливой девице. Девица осыпает его с головы до ног пшеничной мукой. Нахрапкин направляется к зеркалу, висящему на заднице грузовика и рубит с плеча:

– Ничего себе пельмешек!

– Великолепно! Юпитеры на лягушек! Лапочникова, кувшинки готовы? Больше фарсу! Меньше ребячества! Кто это там буффонит? Начали!

Две девчушечки (в роли лягушечек) садятся на огромные кувшиночки.

– Смотри, – квакает первая в красном платье, – вон, видишь, на берегу стоит стог сена. Вот так и люди! Живут, живут, а потом умирают...

– Да-а! – многозначительно подквакивает ей вторая в желтом платье.

– Снято! Дайте свет! Больше лучистости! Вася! Вася! Лучи бросай! Ближе, еще, вот так! Чинно и корректно работаем! Ежик, полез на кактус! Терпеливо! Елейно!

На дерево, выкрашенное зеленой краской, залезает артист Трубников-Табачников. – Крупно! Оператор, снимаем крупно! Фон! Фона больше! Трубников, речь!

Трубников слезает с "кактуса", вертит мордочкой, смотрит на небо.

– Как все-таки обманчива природа.

– Прекрасно! Присоединяешься к другим ежам. Вот так! Стаю, стаю, образовываем стаю! Стихийно! Побежали рысцой. Майский, пейзажно! Пейзажно и грамотно! Ассортиментно! Уступчиво! Больше перспективы! Без моложавости!

Ежи сбиваются в стаю и начинают бегать вокруг грузовика. Впереди стаи несется пучеглазый Трубников-Табачников. – Ежи! – гремит он.

– О-о-о!

– Мы бежим?

– А-а-а!

– Земля гудит?

– У-у-у!

– Ну, чем мы не кони?!

– Да-а-а!

– Финальная сцена! Пышно и разубранно! Где корова?

– Я здесь, – кусая толстые губы, отвечает Лепешинская. – Где вас носит? Майский, средний план! Ноги крупно!

Лепешинская, больше сдержанности, бюст прямее! Понеслось! Лепешинская лезет на дерево. С крыши на веревке к ней спускается артист МХАТа Рвачкин (в роли ворона), болтаясь, он каркает:

– Ты куда лезешь, корова?

– Лепешинская, бюст прямее! Больше мягкости! – кричит режиссер. – Пышно и разубранно! Взрачно!

– Яблоки кушать! – мычит Лепешинская.

– Ты что, с ума сошла? – орет Рвачкин. – Это же ведь береза!

– Уйди, черный, – визжит Лепешинская, – не видишь, с собой у меня!

– Снято! Майский, задний план. Комплектно! Юпитеры на задний! Вася! Майский! Безжелчно и тишайше!..

Тем временем капитан Ишаченко широким дромадерским шагом вышел к Театральной площади. В "Метрополь" он вошел без особых осложнений. После "душевного" разговора с портье у капитана не осталось даже зерна сомнения в том, что тот, кого он ищет, находится в "Метрополе", и не просто в "Метрополе", а в тридцать четвертом номере. Но, поднявшись в номер, капитан никого там не застал. На столе стоял поднос с недоеденным завтраком. Кофе был еще теплым. Альберт Карлович снял телефонную трубку.

– Барышня, Ж 2-17-46, и поскорее, дура!.. Товарищ Зотов? Ага! Ишаченко говорит. Преступник только что был в своем номере, я в "Метрополе". Так точно! Жду. – И звезда второй величины и тринадцатой степени спустился в вестибюль.

Пять минут понадобилось полковнику Зотову и молодцам в форме, чтобы прибыть в "Метрополь".

Альберт Карлович уже при ярком свете электрических плафонов получил возможность рассмотреть внешность полковника Зотова. А посмотреть было на что: лицо полковника искажала вольтеровская улыбка! Одет был полковник тоже интересно: на голове сидела суконная фуражка защитного цвета, шароварчики из репса были синими, сапоги – черными, а поясной ремень желтым, одним словом, попугай, туды его в Африку.

– Здорово, капитан! Ну, что тут у тебя?

Ишаченко достал блокнот и, глядя в него, залихватски отрапортовал: