…мы даровали христианам полное право совершать богослужение. Поскольку же им даруется неограниченная свобода, то твоей чести должно быть понятно, что дается свобода и другим, по желанию, соблюдать свою веру, что и соответствует нашему мирному времени: пусть каждый свободно, по своему желанию избирает себе веру. Так определено нами, дабы не казалось, будто мы умаляем достоинство какой-либо веры («Церковная история», 10.5).
Заявление примечательное и прежде неслыханное. Говоря словами Гарольда Дрейка, специалиста по Константину и его времени, это «первый официальный правительственный указ в западном мире, утверждающий свободу вероисповедания»[210]. Христиане пока что не получили в империи власть и не начали преследовать язычников – речь шла только о том, что христианство стало вполне законной, разрешенной религией, такой же, как все традиционные религии Рима. Миланский эдикт предполагал равенство, веротерпимость и полное отсутствие принуждения в религиозных вопросах.
Оба императора, христианин Константин и язычник Лициний, были согласны с тем, что для процветания империи необходима милость Бога или богов. А это требует терпимости к различиям.
Некоторые современные христианские ученые полагают: раз Константин не стал принуждать своих подданных-язычников к обращению в новую веру, значит, был не «настоящим» христианином, а лишь формальным. Это неверное прочтение так называемого Миланского эдикта – и неверное понимание всего правления Константина. На протяжении истории миллионы вполне искренних христиан принимали и принимают в отношении иноверцев политику «живи и давай жить другим». Таким был и Константин – пусть ему и случилось быть самой могущественной фигурой в истории раннего христианства[211].
Важно также подчеркнуть, что во время встречи в Милане в 313 году Константин был еще новичком в христианстве. Обратился он лишь несколько месяцев назад. Нельзя было ожидать, что он сразу и во всех тонкостях усвоит все, чего требует от него новообретенная вера. Изучение совершенно новой религии требует времени. Константину пришлось узнать много нового, однако церковное образование не отняло у него много времени, и почти немедленно он с головой окунулся в тогдашнюю бурную церковную жизнь.
Участие Константина в делах Церкви
Современному человеку может показаться странным, что Константин, недавний новообращенный, едва присоединившись к Церкви, принялся судить и рядить о церковных делах. Однако важно помнить, что он, как и большинство правителей до него, был искренним приверженцем религиозной идеологии: общественный и политический успех – не для него одного только, но для всей империи, – в его глазах прямо зависел от помощи божьей. А божество требует, чтобы ему поклонялись как подобает. Значит, все, что влияет на богослужение, жизненно важно для благополучия государства. Никто, кроме ранних христианских апологетов, которых Константин, скорее всего, никогда не читал, не ратовал в то время за отделение Церкви от государства.
Сам Константин к разделению властей определенно не стремился. Уже в год принятия Миланского эдикта он принял самое активное участие в споре, угрожавшем расколоть Церковь, особенно в важном североафриканском регионе. Донатистский спор стал первым религиозным диспутом, в который вступил Константин, и можно с уверенностью сказать: в тот момент он понятия не имел, во что ввязывается. Одним из главных его желаний было объединить империю – и единая Церковь очень бы этому способствовала. Но Церковь в то время была какой угодно, только не единой. Константин вмешался в спор в надежде примирить стороны, однако свара тянулась еще больше столетия[212].