Триумф еретиков

Бабушка зарабатывала шитьём варежек, бурок (стёганные, суконные сапоги) и… бюстгальтеров. Варежки и бурки она шила тогда, когда удавалось купить на базаре или с рук шинели у пленных немцев или у наших демобилизованных солдат. Свою продукцию она, не очень успешно, продавала на местном базаре. С базара бабушка неизменно несла кукурузную крупу, ряженку и чай, без которого она не представляла жизни и называла сама себя: «Я – чайный алкоголик!»

Первое, от чего стала страдать больная бабуля – отсутствие заварки чая! Нет никаких лекарств, это – ладно… А, вот, без чая Анна Семёновна мучилась. Деньги в доме давно закончились, как только бабушка перестала ходить на базар. Пенсию она не получала и доходов никаких больше не было!

Из готового к продаже товара были только лифчики, – бюстгальтеры бабушкиного производства.

Антон спросил:

– Башка, а можно я займу тебе «коробушку» заварки у училок, в нашем дворе? (Башка – это скороговорка от слова «бабушка». А коробушка – это валютная мера заварки чая у ворья – спичечный коробок)

– Запомни, Антошик! Никогда, ничего, ни у кого НЕ ЗАНИМАЙ. Испортишь дружбу. И сам никогда, никому, ничего не давай в долг! Давай обязательно, но без отдачи! Просто – дари. Ведь ещё Христос сказал: «Не оскудеет рука дающего»! – Заволновалась Анна Семёновна.

И тут присутствующий при разговоре друг Димитр предложил:

– Бабулю, а давайте мы с Антошей понесём на базар ваши лифчики и продадим! И купим вам чай и сахар?

– Да кто же у вас купит лифчики? Это же женский интим! Ой, уморил, – даже рассмеялась Анна Семёновна, любуясь честной, искренней мордашкой красавчика-болгарина.

После горячих уговоров, бабушка дала им четыре лифчика и надписала карандашом номера и цену. Антон и Димитр отправились на базар.

Два часа на базаре царило веселье и подначки за их спинами, но купить ни одна тётка не рискнула. Димитр, не унывая (он никогда не унывал!), натянул самый большой лифчик себе на голову и подошёл к самой крупной тётке, торгующей крупой:

– Тётечка, дорогая, посмотрите на меня, это точно ваш размер. Купите за один стакан крупы! Ну не можем же мы пустые вернуться домой!

– Ладно. Я знаю, чьи вы. Берите стакан крупы. Деньги потом принесёте. – Тётя, игриво улыбаясь, продолжила: «А лифчики будешь надевать, куда им положено, но попозже, лет через десять!»

Идти домой всё равно было не с чем: не было чая и сахара, а бабулька ждёт. Что придумать? Не воровать же…, боже упаси! Бабуля умрёт от ужаса!

И тут Антон спохватился:

– Дима! Аля-улю! А чоботы у меня под кроватью лежат. Помнишь, показывал? Давай загоним? Оторвут с руками! – заволновался Антон.

– А бабулю разрешит?

– Дак мы ей ничего не скажем! Ты её займи базаром, а я схапаю чоботы с-пид кровати и – айда на балочку! Туфли-то мои, а я за ради башки на всё готов!

Только развернули оклунок с туфлями на толкучке, как сразу «нарисовался» пижон средних лет в шубейке нараспашку, каракуль-пирожок на голове, и в валеных, белых, фетровых сапогах – писк моды, над губой – тонкие усики. Явно – из блатных…

– И шо ви, молодые скачошники-форточники, просите за эти «тёмные» колёса? – прошепелявил по-воровски дядя. (Скачошники – квартирные воры)

– Какие тёмные? Они – светло-коричневые. А просим четыреста рублей, – пояснил Дима, малосведущий в «фене».

– «Тёмные», значит – краденные. Стало быть, плачу – половину, за риск. Какой размер?

– Ничего не краденые! Это мне подарили. А размер – не знаем, тама восемь с половиной на подошве написано, – оскорбился Антон.

– Ясно. Импорт. Америка. Сорок второй размер. Иде ж такое место, шо такие коцы шибздикам дарят?

– В детдоме подарили! – пропустил оскорбление мимо ушей Антон: он не хотел терять стоящего покупателя.

– О! Молчу! Раз ви босота, – беру коцы, Но так, шоб купить, сколько?

– Вам же русским языком сказали – четыреста!

– Даю триста пятьдесят. Тольки из почтения к подрастающему жулью. Вот «Скороходы» стоят всего 250. Правда, они – из кожимита и на резине.

Дядя расстелил на снегу носовой платок, снял свой сапог и примерил туфлю. Потом отсчитал деньги: – Приносите ещё ваши «подарки». Да не «светитесь», как сегодня! – Дядя кивнул через плечо: невдалеке маячил «легавый», как напоминание о прозе жизни. Дядя так и не поверил в россказни пацанов о подарке, да ещё в детдоме… Нонсенс!

Перво-наперво, отдали долг доброй тёте, которая «позычила» стакан крупы. А после, как учила бабушка: «Туда идёшь по базару – только прицениваешься, а назад идёшь – покупаешь», – прошли базар вдоль и поперёк и накупили полную наволочку «шамовки»: хлеб-паляныця пшеничный, сахар-рафинад кусковой – целых полкило! Чай китайский – аж две пачухи. Ну и молоко с ряженкой. Бабе, для поправки, купили полкило сливочного домашнего масла – аж 32 рубля завалили и десяток яиц – 12 рублей! Всё! Теперь – гуляй, рванина! Бегом, домой!

Антон (Евгений Фёдоров) с воспитательницей Эллой Иосифовной, босой… Макеевский детдом, 1946 год