Триумф Анжелики

— поддержать родственника, который заправляет законами в Монреале, и которого я хотел арестовать. Он думает, что если повредит мне, то это послужит ему на пользу. Он обольщается… человек, который должен заменить его, уже в пути… Но Карлон спокойно ждет его, потому что ему сказали, что это всего лишь временно, пока он будет во Франции отчитываться по счетам.

Я, по крайней мере, еду, не передав своих полномочий кому-либо. Мой секретарь выполнит все текущие дела. Это очень затруднит нового интенданта. Кажется, ему приказали…

— Кто приказал?

— Вот в этом-то и нужно разобраться. Даже господин де Вандри, который доставил мне письма от короля с первым же кораблем, не в курсе!.. По крайней мере он ничего не скрывает.

— Король таким образом не может незамедлительно осуществлять свои намерения в колониях.

— Значит, его нужно предупредить… И вот почему я еду во Францию. Но речь идет только о визите к королю.

Он озабоченно вздохнул…

— Еще один удар иезуитов, — проворчал он. — Призыв отца де Мобег, который славится своей медлительностью, и поддерживает своих грабителей с Великих Озер, придав им облик церковников, положил конец умеренности.

Чтобы наиболее конфиденциально беседовать, он приблизился к группе, образованной Жоффреем де Пейраком, Анжеликой и Виль д'Аврэ, которых окружали офицеры флота де Пейрака и которые заслуживали доверия, будучи с графом еще в салонах замка Сен-Луи: Барсемпюи, Юрвилль, Ле Куеннек и другие.

Предоставив экипажи Королевского флота, их юным лейтенантам и разодетым кадетам встряхивать платочками, чтобы заглушить запахи рассола, масла и тресковой печени, которые усиливались от жары, а бретонские рыбаки, которые солили рыбу, и никогда не видели такого блестящего общества, столпились вокруг в своих грязных робах, в кожаных передниках с рыбьей чешуей, он вполголоса продолжал:

— Вы представить себе не можете, что творится в Квебеке. Это напоминает события в тот год, когда случилось великое землетрясение, или перед вашим приездом, когда этот д'Оржеваль желал править всем и вся, и это ему удавалось, хотя он прикидывался тихим и уравновешенным. Никто не чувствовал себя хозяином ни на своей территории, ни в своей хижине, ни в своем дворце, это относится даже к губернатору. Я облегченно вздохнул, когда узнал о его конце, хоть его и объявили Святым мучеником. Лучшего исхода я и не представлял. Говорю вам честно.

Как бы то ни было, живой или мертвый, он всегда приносил мне хлопоты. О его словах помнят, и хотят весь мир увлечь на путь войны, чтобы отдать дань его памяти.

Когда я уезжал из Квебека, разнесся слух, что боевые лодки из галерной эскадры подошли к городу. Я сам их не видел, но вы знаете, что каждый раз при таких разговорах народ сильно возбуждается. В этом видят знак общественного бедствия или послания от тех, которые должны напомнить жителям об их высоком предназначении. И вот, на этот раз он своего добился, и он сам там был!

— Кто?

— Д'Оржеваль. Они его увидели и узнали, как меня уверяют. В компании первых святых, иезуитов и лесных бродяг. Сумасшедшие! Я хотел отправить конную стражу против банды обезумевших от ярости людей, которые собирались отправиться на Орлеанский остров, чтобы повесить Гильметту де Монтсарра-Беар, госпожу, которую обвинили в колдовстве.

Нужно, чтобы я объяснил королю суть конфликтов, с которыми я столкнулся на другом конце мира, и сказал о вреде, который иезуиты наносят интересам монархии в Новом Свете, играя с сознанием людей.

Жоффрей де Пейрак положил тяжелую руку на плечо своего друга-гасконца.

— Мой дорогой друг, вы проделали долгий путь в несколько дней. Солнце сейчас в зените. Если мы и дальше будем оставаться на этом берегу, то скоро растаем, как тресковая печень. Я советую вам пойти освежиться на борт корабля.

Сегодня вечером я приглашаю вас на ужин и мы сможем поговорить обо всем этом не в свое удовольствие и начать строить план действий.

Его голос и жесты, похоже, успокоили де Фронтенака. Он снова улыбался.

Граф де Пейрак подошел к господину де Ля Вандри и офицерам его штаба, и пригласил их выпить кофе в тени их скромного колониального жилища, сложенного из бревен, а фундамент был каменный для подвалов и склада пороха.

Эта светская любезность не помешает им принять позже Фронтенака. Выпив прекрасный напиток и прогулявшись с хозяином в атмосфере настоящего пекла, они возвратились на свои корабли, довольные, что смогут там подышать свежим морским воздухом, в то время как господин Тиссо, метрдотель, уже готовил большой зал форта для достойного приема губернатора Новой Франции.

Зять Николя Пари был человеком грубым и неразговорчивым, ему было около тридцати лет. Он родился в Сен-Пьер-дю-Ка-Бретон в те времена, когда там было около четырех домиков колонистов и часовня. Теперь все это исчезло. Теперь там заправляли люди ловкие и с коммерческой жилкой. Нашествие судов и матросов из Старого Света встряхнуло маленьких колонистов Академии, медлительных по натуре.

Но когда они сражались и имели возможность вставить свое слово, они защищались с яростным пылом.