Тритогенея Демокрита

Протагор был огромен и тучен настолько, что совсем заслонял своим телом Диагора, лежавшего за ним. Демокриту приходилось приподниматься, чтобы увидеть Диагора во время разговора. Да и сам Диагор, зная, кто лежит между ним и Демокритом, то и дело поднимался и садился. Впрочем, любой мог заслонить собой Диагора: поэт был известен своим маленьким ростом и худобой. Может быть, поэтому, уподобляясь щеголям, он ходил на котурнах, с которыми расставался только тогда, когда ложился спать. Люди, не знавшие Диагора, случалось, принимали его за мальчишку, особенно в тех случаях, когда видели его со спины. И поражались своей ошибке, когда поэт поворачивался к ним лицом. У него было лицо человека, побывавшего в Аиде и испытавшего там все муки. Иногда его спрашивали, не носит ли он постоянно маску, и не наполнены ли его глаза водой, зачерпнутой у мыса Тенар¹⁸.

Демокрит купил Диагора, когда тому было двенадцать лет. Демокрит пожалел его, полагая, что болезненного вида мальчик погибнет от непосильного труда на маслобойне у Фарсия. Диагор ничего не знал ни о своих родителях, ни о своей родине. Его привезли младенцем на корабле с Тасоса. Привезшие говорили, что нашли его среди обломков мраморных глыб в одном из каменных карьеров острова. Именно поэтому Диагору дали прозвище Подкидыш. Но не только болезненный вид мальчика Диагора тронул некогда сердце Демокрита. Однажды он услышал от Диагора сочиненный им стих в честь Тимесия из Клазомен, основателя Абдер. История жизни Тимесия была известна всем абдеритянам и передавалась от поколения к поколению. Грустная и поучительная история. Тимесий любил свои Клазомены. Он много сделал для славы и процветания своих строптивых и неблагодарных сограждан. У него было много друзей, но еще больше завистников, которые стремились опорочить его любое доброе дело. Дети этих завистников бросали вслед Тимесию камни. На стенах домов он не раз читал обидные слова, начертанные злыми людьми. Но он терпеливо сносил незаслуженные оскорбления, потому что любил свои Клазомены. Но однажды чаша его терпения переполнилась. Он услышал, как один из клазоменцев сказал другому: «Верно, как то, что Тимесию голову я разобью!» Так первый поклялся второму в своей правоте. Долго и безутешно плакал Тимесий. А осушив слезы, покинул Клазомены. Приютом его стала Фракия. Здесь он нашел утешение, построив город Абдеры…

Стихотворение Диагора стало пеаном, который распевали абдеритяне у статуи Тимесия всякий раз, когда праздновали день основания своего города.

Демокрит, выкупив Диагора, научил его грамоте и дал ему свободу, когда отправлялся в длительное путешествие.

Наконец подали овечий сыр, соленые маслины, очищенный миндаль, горячие каштаны. Девушки в одеждах из легких белых тканей внесли большую корзину с венками из роз, ночных фиалок, сельдерея и мирта и стали обносить гостей. Каждый выбирал себе венок с учетом того, какой больше нравится и какой надежнее всего защищал его во время предыдущих пирушек от опьянения.

— На мой лысый котел что-нибудь понежнее, — попросил Протагор. — Сельдерей, например. К тому же его можно будет съесть при желании… А Подкидышу — из колючих роз. Сквозь войлок его волос не проникнет ни один шип.

— Меня зовут Алкибия, — шепотом произнесла девушка, возлагая на голову Демокрита венок из душистых фиалок. — Я дочь Клиты…

Перед Демокритом стояла улыбающаяся смуглянка. Тени на лице мешали разглядеть цвет ее глаз, но ослепительной белизной сверкали ее зубы, и повязка в гладких волосах горела голубыми, зелеными и красными огоньками камешков-самоцветов.

— Ты очаровательна, — сказал ей Демокрит. — Четверо стало Харит¹⁹.

— Попроси у Дамаста меня и Клиту, — сказала Алкибия и коснулась ладонью лба Демокрита. — Попроси…

Она быстро отошла. Потом Демокрит видел, как Диагор поймал ее за руку и не отпускал до тех пор, пока не пришли виночерпии.

Демокрит почувствовал, как в нем вспыхнул и погас гнев против Диагора. Вспыхнул, когда Диагор схватил Алкибию за руку и стал что-то нашептывать ей на ухо, угас, когда разум сказал гневу: «Алкибия принадлежит Дамасту. Солнце не всходит раньше зари».

Виночерпии трижды обошли пирующих, когда Дамаст встал с ложа и произнес речь в честь лозы Диониса²⁰. Это была традиционная речь, в которой хозяин дома, прославляя вино, приглашал своих гостей, обретающих вместе с выпитым вином дар красноречия и ораторскую смелость, произнести тост и тем самым блеснуть перед всеми своей мудростью. На юношеских пирушках братья обходились без речей — миртовую ветвь перебрасывали друг другу, и тот, кому она доставалась, исполнял под кифару песню.

После сколий²¹ загадывались загадки, показывались фокусы, исполнялись танцы на вертящемся гончарном круге, затевались азартные игры в кости. Но то — на юношеских пирушках. Здесь же собрались солидные мужи, отцы семейств, обремененные годами и мудростью. Легкомысленные песенки и танцы на гончарном круге — все это прошло. И как быстро, как быстро!