Триптих. Одиночество в Сети

Когда Ася увидела на указателе «Авиньон», то тут же поинтересовалась у шофера, тот ли этот Авиньон, в котором на мосту «танцуют девушки и парни». И когда услышала, что тот самый, упросила водителя свернуть с автострады в город и высадить их там.

— Я не простила бы себе, если бы проехала мимо этого города, не увидев моста. Ведь ты тоже не простила бы себе, правда же? — оправдывалась Ася. — Мы поглядим на мост, перекусим и поездом доедем до Нима. Ну не дуйся ты, — уговаривала ее Ася.

Да, конечно, и она тоже хотела увидеть этот мост. К тому же она давно уже не была такой голодной. От самого Франкфурта у них во рту не было и маковой росинки.

Мост был как мост. Ничего особенного, достойного такой славы, в нем не было. Единственная драматическая деталь: он неожиданно кончался посреди реки, не доходя до другого берега. Это, конечно, заставляло работать фантазию. Но только у тех, кто не знал историю его разрушения. Но Асе она была досконально известна, так что для фантазии места не оставалось.

Они прошли до самого конца моста и присоединились к находившимся там туристам. Уселись на рюкзаки. Расстегнули блузки и стали загорать.

А когда они пришли на вокзал, оказалось, что в Ним, находящийся на расстоянии ста километров, уже ничего не идет. Тогда они вернулись к мосту и разбили палатку, которую Ася взяла «на всякий случай». Хоть это и было нарушением правил, но ночь они провели под авиньонским мостом, укрывшись вместе с палаткой за стоящим на паркинге грузовиком.

На ферму они приехали с опозданием на полдня. Сборщики винограда были уже набраны. Молодой алжирец, занимавшийся набором рабочих, лишь разводил руки и изображал, что он огорчен. Она помнит, как со слезами на глазах она мысленно проклинала Авиньон, Асю, Эву Демарчик, певшую про этот идиотский мост, и алжирца, который ничем им не мог помочь. И тут в винный погреб, где была конторка алжирца, вошел огромный мужчина. Он был в белой футболке, испачканной кровью, и кожаном переднике, перепоясанном по бедрам широким ремнем. Несмотря на жару, на ногах у него были галоши. И тоже красные от крови. Выглядел он совершенно жутко. Алжирец приветствовал вошедшего как хорошего знакомого, не обращая ни малейшего внимания на его вид. Когда этот мужчина подошел к холодильнику и повернулся к ним спиной, доставая коробку с минералкой, они увидели на спине его футболки черную поблекшую надпись «Варшавский университет». Алжирец принялся что-то ему рассказывать, указывая на них. Гигант подошел к ним и, краснея, как мальчик, сказал по-польски:

— Рядом есть еще одна ферма. Там выращивают цветную капусту. И им как раз нужны рабочие. Платят они меньше, чем на сборе винограда, но поработать можно дольше чем две недели. Если хотите, он позвонит и спросит, примут ли вас.

Они хотели. И еще как.

Уже со следующего дня они вставали в пять утра и ехали с семьей владельца фермы на поле. Работа заключалась в защите цветной капусты от солнца. На левую руку от запястья до плеча надеваешь несколько сотен тонких резинок и подходишь к растущему соцветию цветной капусты — она не представляла себе, что оно может быть таким большим, — оборачиваешь его листьями и концы их скрепляешь резинкой. Это защищает цветную капусту от солнца, поэтому она не буреет, и ее можно выгодно продать.

В пять утра капуста мокрая от ужасающе холодной росы. Поле, которое им досталось, имело в длину шесть километров. Надо было все их пройти, наклониться над каждым растением, обнимая его, как ребенка, и надеть резинку. После нескольких наклонов ты вся мокрая и дрожишь от холода. В полдень тоже мокрая, но теперь уже от пота; от зноя не укрыться, так как на капустных полях нет деревьев. А когда доходишь до края поля, надо поворачивать обратно. Обратный путь — те же шесть километров. По-настоящему помнишь об этом, когда обнимаешь первый кочан первого километра.

После первого дня она ненавидела всю цветную капусту, какая только есть на свете, и того, кто привез ее в Европу. После второго левая рука у нее была синяя, оттого что в течение десяти часов ее сжимали резинки. А на третий день после получения платы за трехдневную работу ненависть к цветной капусте заметно уменьшилась, да и рука уже не была такой синей.

В тот день они решили проведать великана в футболке Варшавского университета. Они знали только его имя — Анджей, однако ничуть не сомневались, что отыщут его, полагая, что не так уж часто на французских виноградниках работают такие великаны, тем более из Польши.