Трио

- В ту ночь, когда я родился, правитель моей родины проснулся в холодном поту. Страшное увидел он во сне, и было оно неотвратимым, как смена поколений. Конечно, сон - что? Дурь, каприз, мираж. Но растревоженное кошмаром и бессонницей сознание правителя заработало на полную мощь, и рассказывали, что наутро он приказал начать избиение младенцев. Таким образом, насколько я понимаю, он намеревался радикально решить проблему молодого поколения, то есть избавиться от этой проблемы вообще. Проблема отцов и детей - или дедов и внуков, если уж исходить из семейной терминологии - суть диалектический закон отрицания отрицания. Зерно отрицает колос, а колос - зерно, ночь отрицает день, но, по-моему, все это не так серьезно. С отрицанием детей всегда можно справиться, даже если оно выливается в форму открытого сопротивления: побунтуют и на круги своя, сами станут отцами. Правитель же намеревался истребить младенцев до того, как они станут молодежью. Но, преуспевая в малом, не преуспел в большом, поскольку не смог довести замысел до логического завершения: каждое новое поколение следовало убивать, чтобы избавиться от молодежной проблемы. Всех - под бритву, и никаких проблей.

У хорошо умел вызывать людей на драку. Если было двое или больше, то обычно оказывалось достаточно оскорбить их в лучших чувствах, предварительно выяснив по возможности эти самые чувства. Стоит проехаться по идеалам - и непременно побьют. Иногда достаточно воспротивиться - что если требуют чего-либо - и тут же побьют, как правило, не вынесут.

Но один на один эта тактика непригодна. Один на один человек редко воздевает свои идеалы настолько, чтобы нарываться с побоями на здорового мужика. Одиночка обычно начинает думать и думает примерно следующее: ты один и я один, ты думаешь так, я - по-другому, ну и думай, как тебе нравится, и иди своей дорогой, а я пойду своей. Одиночку надежнее испугать, чем разозлить, поскольку редко злится человек, не чувствуя поддержки. А со страху поколотит лучшим обрядом, а то еще и убивать попытается, чтоб больше не пугаться.

Когда женщина поздоровела, стал У пугать ее, туманно приговаривая чепуху, а потом и набрасываясь с неизвестными, но безусловно гнусными намерениями, позаботившись заранее, чтоб попалась ей под руку тяжелая ременная плеть или что другое, по сути соответствующее. Он являлся ей драконом и мышью, горой и Золотом, дождем и засухой - и всегда бывал бит. Потом У уползал отлеживаться: набирался сил. И являлся снова. Он вызывал в ней последовательно: страх, гнев, отвращение, насмешку. В конце концов вызвал понимание и напугался сам. У не любил, когда его понимали.

- Слышала я об одном таком, - сказала женщина, - он все любовницу свою просил, чтоб кнутом стегала. Ты что - из этих?

- Нет, - передернуло У. - То извращение какое-то, Ты ведь мне, сама знаешь, не любовница.

- Да какая разница? - устало спросила женщина. - В чем разница? Но вот что скажи: ты ведь любишь, когда тебя бьют? Нравится тебе это? Нравится, сама себе ответила она. - Для того и держишь меня здесь, для того и мучаешь. Или скажешь - вправду справиться не в силах? Не верю я, вон ты какой здоровый. Больше пальца не подниму - надоело. А будешь приставать повешусь.

- Повешусь, повешусь, - забормотал У.

- Надоел ты мне, - сказала женщина.

- Знаешь, подруга, - решился У, - мотай-ка ты отсюда. На дорогу я тебя выведу.

- А сам что? Другую какую поймаешь, чтоб утешала?

- Ну, это уж дело не твое. Пошли.

Дорогой У молчал. Злился. Переживал, что раскусила она его, поняла хоть не всю правду, но часть правды, пусть в меру своей испорченности, как говорится, но поняла же! Оттого и тошно было, и не только от того. Ему ведь действительно нужно быть битым, а этого не объяснишь. Не прихоть это, не извращение, не сдвиг по фазе, а жизненная необходимость. "Теперь пойдет трепать по-бабьи, - думал У с неприязнью. - Шею бы ей, по-хорошему, свернуть следовало, чтоб разговоров меньше, сунуть в болото - болото примет". А хотя - ему ли разговоров бояться? Небылицей больше, небылицей меньше. Сколько о нем слухов ходит!

Вокруг стоял лес.

У всегда шел в лес, как в воду, как к воде после долгой жажды. А правда, если за всю жизнь в воздухе счастья так и не встретилось, может оно - в воде? Если в теплом складывается плохо, может, истина в прохладном? Если плохо в пустоте, то, кто знает, - не отказывайтесь заранее - вдруг в плотном будет хорошо? Конечно, на воздухе легче дышится, но в воде по крайней мере есть от чего оттолкнуться, чувствуешь сопротивление среды - зато хоть вперед двигаешься. Дай бог такой среды, которую можно отшвыривать в поднятые лица остальных, и слышать сперва негодующее: "Отрывается!", затем слаженный одобрительный хор: "Идет, не сбавляет!", а затем, когда разрыв с ними уже не будет иметь значения, когда справа и слева останутся лишь те, кто стартовал раньше, а впереди одни чемпионы, снизу воспоют в согласии и великолепии: "Выбился?" И с этого момента ты станешь другим, ты будешь одним из тех, что впереди. Сильным.