Трио

- Туда вашу сюда и наоборот, - сообщал Я для зачина. - Какие знают себя мужиками, те со мной. Бороться за вечные идеалы. Демократию. Свободу печати. В едином порыве. Резать, жечь и к ногтю гадов! За поруганные святыни отомстим. Мать, мать... Родина-мать... И воссияет то, что должно воссиять, и мир наступит, и в человеках благо... это. Благо, короче в человеках. Понятно? Кто со мной - влево, остальные - на все четыре стороны, и черт с вами, я больше таких спасать не буду.

Теперь лес на горе оказался густо населен, но люди прятались, изведав горя, и потому не спугивали тишину.

Только шорохи в ночи стали гуще.

Вокруг костра сидели втроем, тень не в счет. Я был радостен.

- С тобой на пару мы бы поработали, отец, - приговаривал он. - Шел бы с нами, а? Ведь воевал когда-то? Воевал. Да как! До сих пор легенды рассказывают. Ведь подумать грустно, - обратился он к женщине, - каким воином он был! Сотню новобранцев за него предлагали! А теперь? Сидишь тут, - корил он У. - Думаешь, тогда война была, а сейчас - шутки? Сейчас, может быть, и похлеще, чем тогда.

- Когда - тогда? - рассердился У.

- Да во время той войны, великой.

У раздраженно засопел, попытался промолчать, но не смог: может, вино в голову ударило или час такой выпал.

- Не было никакой войны, - отрезал он высоким вредным голосом. - С чего ты взял, что была война, да еще - великая?

- Как это с чего? - несколько оторопел сын. - Все говорят: великая война, великая победа.

- Много ты знаешь! - фыркнул У.

- Да это все знают! Хоть ее вот спроси!

- Я знаю, - подтвердила женщина. - Полчища захватчиков хлынули на страну с северо-востока. Чужеземцы были сильны и свирепы. Сильных они убивали, слабых порабощали. Разрушали города и сжигали деревни, - женщина говорила словно бы наизусть, как школьник отвечает хорошо вызубренный урок: этот урок вдалбливался в головы уже несколько поколений. - Но в решительный час народ сплотился вокруг правителя, как большая дружная семья вокруг мудрого отца. И была война, славная самоотверженностью солдат, подвигами офицеров и дальновидностью военачальников. А потом была великая победа, и стране выпало счастье долгого и прочного мира. А многочисленные пленные и горстка предателей, оставшихся в живых благодаря доброте правителя, направлены были копать канал на северо-востоке - откуда пришли жестокие и куда бежали трусливые. Только, по-моему, канал так и не выкопали.

- Вот! - сказал сын.

- Все это складно. Но войны не было, - отозвался У.

- А что было?

- Я хорошо помню, что тогда было: голод был. - У помолчал, преодолевая нежелание говорить об этом, но все же продолжал: - Два года подряд голод был. Засуха. А знаешь, с голоду люди злыми становятся. Самое спокойное это если человек целый день работает и получает столько, чтобы самому поесть и семью накормить. Лучше, чтобы на завтра не оставалось, тогда он завтра снова работать пойдет - куда денется! С сытыми ладить труднее: если у него есть все и надолго, с чего он тогда слушаться станет? Приказы выполнять? Но, с другой стороны, сытый человек - спокойный. Разве что с жиру дурь найдет, побезобразничает немного, кровь разгонит. Вообще же сытый боится, как бы не отняли у него его достояние, а потому особых беспокойств начальству не причиняет. Пока были зоны, вопросы эти решались довольно просто, поскольку излишки отнимались, продукты производства распределялись между работниками, голодных не было. А тут голод настал, настоящий. Экономика - штука хрупкая. Сломались стенки, разделяющие зоны, но сломалось и что-то в экономике страны. А голодными, по-настоящему голодными людьми управлять трудно. Потому, кто долго голодает, если даже кинешь кость, он воспримет это не как дар небес, а как должное. А если человека за работу его не кормить, он и работать перестанет. Зачем ему работать? Так ничего не дают и этак ничего. Что работай, что нет - все одно. Дальше - хуже. Дальше он думать начнет, где хлеб доставать. А голова у него свободна, и руки тоже, работать-то он бросил.

Я слушал, все еще усмехаясь, но усмешка сползала с его лица. Женщина совсем затихла.