Тринадцатый подвиг Геракла. Рассказы о Чике

– Он, думая, что и мой товарищ абрек, сказал ему: мол, тут сейчас прошел богатый крестьянин со своим огромным стадом. Там всего четверо мужчин, и только один из них с оружием. Так оно и было. Ружье было только у Кязыма. И он моему товарищу говорит: мол, перебьем их всех, стадо перегоним на Северный Кавказ и там продадим. Значит, он откуда-то из-за кустов следил за стадом и теми, кто его вел. Братьев моих он прекрасно знал, а отца хоть лично и не знал, но за две недели из-за плетенки амбара он не мог не увидеть моего отца, вечно покрикивавшего на коз и на людей, и тех, и других он всегда укорял в лени. Но во всем этом, Чик, все равно был великий Божий замысел.

– Как так? – спросил Чик. Уши у него горели.

– А вот слушай меня дальше, – продолжил дядя Сандро с удовольствием.

– Наконец мы догнали свое стадо. Мой отец! Такого хозяина в Чегеме нет и не будет. Он только взглянул на нашего чернявого козла и сразу спросил: «Чего это вы ему шею ремешком стягивали?» Мы не замечали след от ремня, а он одним глазком взглянул и заметил. «Да заупрямился, – говорю, – не хотел идти. Мы его еле затащили сюда. Оттого так и опоздали». Отец подумал, подумал и сказал: «Это моя ошибка, мой грех. Когда мы Богу гор оставляли трех коз, я хотел и этого оставить. Но потом пожалел. Старый он, я привык к нему. Вот он и не хотел идти, чувствуя, кто его хозяин теперь. Надо его сегодня же зарезать и съесть в честь Бога гор». Ты видишь теперь, Чик, какой узорчатый замысел выполнил Бог?

– Какой? – спросил Чик, удивляясь, что у Бога бывают узорчатые замыслы.

– Бог наказал отца за то, что он пожалел чернявого козла и не оставил его в лесу, – дядя Сандро загнул на руке мизинец: первое наказание. – Но в конце концов, отец сам догадался принести этого козла ему в жертву. Бог наказал меня страхом смерти за то, что я, губошлеп, вместо того, чтобы все время следовать за стадом, соблазнился черникой, – дядя Сандро загнул на руке безымянный палец: второе наказание. – Но самое главное, Бог наказал этого абрека за то, что он плюнул на наш хлеб-соль, и за то преступление, из-за которого он прятался у нас. Видно, это было очень подлое преступление, но мы о нем теперь никогда не узнаем, – дядя Сандро безжалостно загнул средний палец: третье наказание.

Чик невольно обратил внимание на то, что сила наказания Бога как бы соответствовала величине загнутого пальца. Средний палец был самый длинный, и самое тяжелое наказание пало на абрека.

– Бог восстановил порядок, – продолжал дядя Сандро, – в этот же вечер мы зарезали чернявого козла. Перед этим отец помолился Богу гор и попросил его простить свою ошибку. Потом мы долго варили в котле этого козла и наконец съели свое жертвоприношение.

– Вкусным оказался? – полюбопытствовал Чик, представляя, как в альпийском шалаше едят горячее, дымящееся мясо.

– Да нет, не особенно, Чик, – признался дядя Сандро, – хотя мы были очень голодными.

– Это Бог гор сделал его мясо не очень вкусным? – спросил Чик не без доли школьной атеистической насмешки. Но дядя Сандро этого не заметил.

– Бог гор такими мелочами не занимается, – важно напомнил дядя Сандро, – просто козел этот был очень старый.

– А вы потом, когда ты убил этого абрека, видели его труп в воде? – спросил Чик.

– Нет, – ответил дядя Сандро, – там было такое течение, что его тут же унесло.

Чик представил, как буйный горный поток несет труп, иногда больно стукая его о камни головой, и ему стало жалко труп, который уродуется бешеным, равнодушным течением.

– А винтовка, – спросил Чик, – она пошла на дно или ее тоже течением унесло?

– Конечно, пошла на дно, – сказал дядя Сандро и добавил: – Винтовка для любого течения слишком тяжелая.

– Она и сейчас там лежит? – спросил Чик, задумавшись.

– А куда ей деваться, – ответил дядя Сандро, – я ее с середины моста сбросил.

– Теперь ее можно достать, – сказал Чик.

– Да что ты, Чик, – ответил дядя Сандро, улыбаясь его наивности, – если она там и лежит, ее всю ржавчина проела.

Чику все-таки было жалко этого злосчастного абрека. Особенно почему-то было жалко, что его труп, излупцованный камнями, тащило холодное, равнодушное течение.

– А если бы ты не уступил ему дорогу и требовал бы у него вернуть козла, – спросил Чик, – ты уверен, что он убил бы тебя?

– Так же уверен, как то, что ты сейчас сидишь передо мной, – сказал дядя Сандро, – ты бы видел его лицо тогда. Да что о нем говорить, если человек в ярости швыряется кукурузными початками в белых мышей. Как будто его отец вырастил эти початки. Тогда уже было видно, что это конченый человек, но я сдержался тогда. Все-таки гость…

Чику стало меньше жалко этого абрека, но все-таки было жалко. Он так ясно представил, как тот молча пятится к реке и даже не пытается попросить у дяди Сандро прощения.

– Все-таки он храбрым был, – вздохнул Чик, – он даже перед смертью не попытался попросить у тебя прощения.