Тринадцатый караван

Белуджи эти очень интересный и живописный народ. Они носят халаты, ружья и длинные ножи, головы их обмотаны большими, длинными чалмами, концы которых свешиваются, точно полотенца. Когда они скачут на конях, эти концы мотаются по ветру.

Они очень любят скакать на конях, стрелять из ружей, петь песни. У них много песен. Но очень мало коней, и скакать многим не на чем. Даже своей страны у них нет.

У афганцев есть Афганистан, у иранцев — Иран, у туркменов — Туркменистан. А белуджи разбросаны по разным странам. Есть местность Белуджистан в Индии, но принадлежит она англичанам, и там белуджей живет меньше всего. Больше всего их в других местах Индии и еще в Иране и Афганистане. Они не признают границ и живут по всему Востоку. Многие из них переходят с места на место, как цыгане. Они живут в шатрах, среди гор и под городами. Некоторые из них имеют своих верблюдов, коз и овец — они их пасут в диких горах и на чужих лугах.

Но у старого Хаджими с Мумином не было и верблюдов с овцами. У них была собака Аи, один ветхий шатер, котел и медный кувшин. Хаджими был старый, хромой. Он не мог даже добыть себе где-нибудь коня или хотя бы козу.

Поэтому он был пастухом у Риза-Кули. Он жил в шатре с Мумином и собакой. Он сторожил скот Риза-Кули и рассказывал Мумину свои бесконечные истории и сказки. Они были бы плохими белуджами, если бы не любили хорошую сказку.

Так вот про слона, который отдавил ногу старому Хаджими.

— Это было давно. Очень, да. Очень давно. Да,— так говорил Хаджими. Он говорил так медленно и тягуче потому, что в это время дремал, чесал голову под чалмой и еще жевал табачный порошок.— Да...— говорил он и доставал табакерку из тыквы.— Очень давно...— говорил он и вынимал из тыквы горсть табаку.— Мы жили тогда на нашей святой земле...— Тут он отправлял табак под язык, и Мумин теперь должен был ждать, пока его язык освободится для рассказа.— Да, на нашей святой земле белуджей...

Но Мумин не мог ждать! Хаджими был стар, а Мумин был молод. Он хотел бы жить тоже очень давно и тоже на земле белуджей. Мумин смотрел в ту сторону, где должна быть эта земля. Там верблюд чесал бок о каменный уступ. За верблюдом ходили овцы. Еще ниже была долина и дремал афганский поселок — никакой земли белуджей!

— Ну, дальше! — говорил Мумин и теребил старого Хаджими за рукав.

— Да. Слон был большой, а я маленький. На нем ехал важный чиновник по улице. Да, он наступил мне на ногу...

Все это Мумин давно уже слыхал. Но ему было интересно знать, что дальше.

— Ты убил этого слона? — восклицал он, сверкая глазами и кусая ногти от нетерпения и мыслей; ему уже было завидно, что ему, Мумину, слон не наступил на ногу, что он не хромой и что он не может никому об этом рассказать.

— Да, убил слона. Да! Да! — Тут старик переставал дремать и тоже начинал сверкать глазами.

— Да, но прошлый раз ты рассказывал, что слона не убивал, а убил чиновника?..— сдерживая дыхание, осторожно спрашивал Мумин.

Старик останавливал глаза и яростно выплевывал табак на землю.

— И слона и чиновника! — восклицал он и хлопал себя по лбу.— Да, да! Я вспоминаю — я убил того и другого!

Он вынимал даже из-за пояса нож и показывал, как он убивал им слона,— он уже твердо верил, что он его убивал именно этим ножом. Мумин тоже верил — ему хотелось только, чтобы он тоже убивал слона. Мечтательно он оглядывался по сторонам — никаких слонов под рукой не было.

У него не было слонов, не было родной земли белуджей, ничего не было — даже отца с матерью. Правда, у него был такой замечательный дедушка, который мог убивать слонов и чиновников.

— Ты был очень сильным? — спрашивал Мумин.

— Да, очень,— говорил дед, успокаиваясь. Он лез за тыквой с табаком.

— Очень, очень, да, да. Очень...— бормотал он, жуя. табак и раскачиваясь на корточках, пока Мумин рисовал себе множество картин, вызванных в голове рассказами деда.

— Ну а тебе ничего за это не сделали? — спрашивал Мумин.

— За что?

— Ну, вот за слона, что ты убил.

— Какого слона?—удивленно спрашивал дед. Он на минуту открывал свои слезящиеся глаза и снова закрывал их. Он уже дремал и ничего не помнил.

Мумин махал на него рукой и, вскочив на ноги, легкой походкой белуджа шел с холма к шатрам своих соплеменников. Собака Аи молча вскакивала и, виляя хвостом, бежала за ним.

Утро вставало над шатрами, легкий дымок, перемешанный с туманом, поднимался от пепла костров. Последние сновидения уходили из волшебных замков, сделанных из старых тряпок и консервных ящиков, из ям, в которых спали белуджи, согревая друг друга тощими своими телами.

Шумный и говорливый народ белуджей вставал и собирался толпами и уже кричал и размахивал руками. Одни вскакивали на коней и ехали вниз, в долину, другие пешком тоже спускались по дороге к поселку.

Они шли пестрой толпой, смеясь и сверкая глазами, подведенными сурьмой. Они были в чалмах, свешивающихся на плечи, в широких халатах, босиком, с орлиными бровями и белоснежными зубами — гордый и нищий народ белуджей.