Тот шутки не осознал и просто остолбенел от сказанного фюрером, вспомнив пророчество Хиза о том, что сидеть ему на планете Земля до последнего мессии. «Если этот человек – мессия, то куда катится мир и что произошло со мной и с Хизом? Мы, может, оба чокнулись к 1939 году или еще раньше? И потому допустили все это? Или сам Гитлер брешет? Так и тянет спросить у него: «Дружище, скажи-ка мне, а считает ли тебя мессией кто-то еще, кроме твоей мамочки?» Бред какой-то! Хиз говорил, что сидеть мне в этом мире до последнего мессии. Если предположить, что это адское существо и есть последний мессия, то меня тут уже не должно быть. Но я-то здесь! Вон, говорит, завтракал я сегодня с ним. Нет, брешет фюрер наверняка. Уверен, никто, кроме него самого, мессией его не считает. Брехня все это. Воспаленный бред страдающего манией величия!»
Словно прочитав мысли Тота, Гитлер продолжил рассуждать на тему своего великого предназначения:
– Вот иногда так замаешься, Тот! Аж сил нет никаких! И думаешь, а не послать ли все к черту? Уединиться где-нибудь в этих окрестностях, но не в здоровой резиденции, где к тебе кто только не лезет с проблемами, а в небольшом уютном домике с каминчиком. Спокойно жить там, слушать тишину, любоваться красотами здешних мест, читать, рисовать, самому писать книги. Иногда, бывает, так хочется реализовать свои великие таланты на творческом поприще, что аж душа стонет, будто упрекает меня. Но нет! Я не поддаюсь своим минутным слабостям и покорно выполняю свое предназначение. Все для Германии, все для рейха! А как иначе, Тот? Посмотришь на народ во время какого-нибудь массового сборища – все беснуются, все как один поклоняются мне. А почему? Да потому что ждут от своего мессии выполнения его великого предназначения. Как я могу всех их подвести? Вот и работаю, не щадя себя. А кто еще кардинально изменит этот местами прогнивший мир, если не я?
«Е-мое!!! – думал удивленный до невозможности Тот. – Все вокруг считают его мессией? Просто охренеть! Я такой дичи сроду не встречал! Может, не только мы с Хизом к этому времени сойдем с ума, но и весь мир? Хотя я в принципе не понимаю, как может Хиз сойти с ума? Насчет себя я бы еще мог засомневаться… Но вот Хиз так капитально чокнуться не может, наверное, даже если бы он сам этого захотел… Н-да-с, происходит здесь что-то явно очень интересное. Надеюсь, я найду объяснение всему этому бреду во время нашей поездки. Мужичок он, я смотрю, говорливый. Языком метет – только в путь. И мне, похоже, доверяет, как себе. Я вон у него Сверхчеловек. Уж даже не знаю, похвалили меня таким титулом или обхамили. Хорошо, пусть будет так. Сверхчеловек, значит, Сверхчеловек. Лишь бы дяденька говорил и не стеснялся».
– Понимаю тебя, понимаю, Адольф! – ответил Тот, переживая в глубине души, что лицо его может выдать, что он на самом деле не разделяет убеждений фюрера, и тем самым спровоцировать его на недоверие и подозрительность. – Ну так что? Когда поедем-то к нашему другу Гиммлеру? Сейчас?
– Ну, почти сейчас поедем. Минут через тридцать можем отправляться, – отвечал фюрер, радостный от того, что Тот решился поехать с ним. – Сейчас я перед отъездом должен пойти покормить своих птичек. Я же не могу их оставить голодными!
– Слушай, Адольф, что, у тебя птичек некому, что ли, покормить? – спросил Тот, которому не терпелось поскорее поехать и начать выведывать у Гитлера интересующую его информацию.
– Ты что, Тот? Как же я не покормлю этих чудесных орлов, когда сам имею возможность это сделать? – искренне изумился вопросу Тота фюрер. – Ой, да у меня знаешь какие птички! Мне Сталин специально для них особый сорт зерна присылает. Чтобы орлы мои питались хорошо. Ты меня пока что здесь подожди где-нибудь. Я скоро вернусь, и поедем.
– Ну хорошо, давай тогда иди уже корми своих птичек, чтобы время впустую не тратить. По дороге успеем, наболтаемся еще, – ответил Тот, пораженный тем, как заботится о птичках человек, который уже сейчас безжалостно истребляет людей, а скоро вообще уничтожит полмира. – Любишь ты зверюшек всяких, я смотрю. Поэтому не стану тебя отговаривать от твоего ритуала кормления, дабы не лишать тебя, такого образцового труженика, удовольствия.
– А вот за это большое спасибо! – довольно отвечал Гитлер. – Да, зверей и птиц я люблю!
– Да, я заметил. Причем намного больше, чем людей, – не удержался и съязвил Тот, а потом мысленно начал укорять себя за несдержанность.
– Возможно, ты и прав. Животные куда более безобидные, чем люди, – ответил фюрер, нисколько не обидевшись на слова Тота, и внезапно захихикал неестественным смехом. – А что это за одежда такая на тебе? Наверняка снова к какой-нибудь важной задаче готовишься? Костюмчик себе подбираешь? Люблю твою страсть к разным нарядам. В каком виде я тебя только не лицезрел! С тобой не соскучишься, конечно. Не то что с моими приближенными! Только и делают, что ходят все серые, бесцветные и грузят меня одними и теми же проблемами!