Тринадцатый час ночи

— Ладно, на ходу расскажете! — перебил его Валентин Михайлович. — Идемте, пока совсем не замерзли!..

…А в это время в кособокой избушке Николай Андреевич и Геннадий Петрович, дождавшись, когда ходики бабки Серафимы показали час ночи, все еще не решались зайти к ней в комнату.

Учитель переживал больше, потому что не особенно верил в способности деревенской экстрасенсихи и думал, будто они даром потратили целый час, ни на шаг не продвинувшись в розыске потерявшихся ребят.

А вот старик волновался совсем по другой причине. Он, как видно, догадывался, что Серафимин сон — это не просто сон, а нечто необычное и очень для нее опасное. Такое опасное, что она может и вовсе не проснуться.

Пока тянулся этот час ни Геннадий Петрович, ни Николай Андреевич не догадывались, что там, в невидимом домишке, он был тринадцатым, — оба гостя нервно прихлебывали чай и напряженно прислушивались к неясным звукам, доносившимся из-за двери. Сперва слышалось только похрапывание Серафимы, но потом стало долетать какое-то тихое бормотание и даже громкие, но неразборчивые возгласы. И по мере того, как двигались стрелки ходиков, сон старухи становился все более беспокойным. Но вот минутная стрелка уже сошла с цифры 12, а часовая стала двигаться к цифре 2, а Серафима Матвеевна все еще спала. Правда, ни бормотания, ни возгласов больше не слышалось, но и храпа тоже. Конечно, она могла, наверное, и тихо дышать, но все же Николай Андреевич заволновался уже не на шутку.

— Надо бы ее потревожить! — произнес он с беспокойством в голосе. — Сама ведь просила… Боюсь, не загостилась бы она там!

От этой последней фразы учителю стало не по себе. Неужели старик думает, будто Матвеевна и впрямь куда-то в потусторонний мир отправилась? Но ведь если она действительно там и разыскивает ребят, то, стало быть, и они… Нет, об этом лучше не думать!

Когда ходики показали десять минут второго, Николай Андреевич решительно встал из-за стола и подошел к двери, ведущей в комнату. Сперва постучал, а потом осторожно позвал вполголоса:

— Матвеевна, ты спишь, а?

Прислушавшись, старик произнес с некоторым успокоением:

— Вроде дышит. Ну ладно, еще малость подождем. Через полчаса еще заглянем.

— Так ведь она так может и до утра проспать? — заметил учитель. — А потом скажет, мол, не нашла я ребят ваших…

— Нет, Гена, — уверенно сказал Николай Андреевич, — если она их не выведет оттуда, то и сама не вернется.

Геннадия Петровича аж передернуло от такого ответа. Но, с другой стороны, сейчас и впрямь одна надежда на чудо. Где ребят искать? Может, все же мальчишкам повезет, если отцы нагонят их по дороге к заброшенному карьеру. Уж не взять ли лыжи да махнуть в ту сторону?

Прошло около получаса. Николай Андреевич вновь поднялся с места, приоткрыл дверь и прислушался.

— Глуховат я что-то… — сказал старик мрачно. — Подойди, послушай молодыми ушами.

Геннадий Петрович подошел. Он пока на слух не жаловался, но тоже не расслышал дыхания.

— Надо поближе подойти, — пробормотал он, а в голове уже вихрем носились мысли. А что, если и вправду с бабкой случилось что-то? Ведь бывает в таком возрасте, что люди засыпают и не просыпаются… И что тогда сказать отцам Тягунова и Мышкина?! Не поверят они, что Серафима Матвеевна действительно искала их детей. Тем более что и сам Геннадий Петрович в это не очень верил.

Когда Николай Андреевич включил в комнате свет, то Серафима Петровна даже не пошевелилась. И лицо у нее было очень бледное. Учителю даже показалось, будто оно желтоватый оттенок приобрело, как у покойницы.

— Может, надо врача вызвать? — Геннадий Петрович произнес это шепотом, хотя, наверное, сейчас надо было, наоборот, погромче говорить.

Николай Андреевич ничего на это не ответил. Он взял Серафиму Матвеевну за запястье и долго держал, определяя, есть пульс или нет.

— Тюкает, кажется, — пробормотал старик, — только очень редко. Раза два в минуту… Я слыхивал, как это по-медицински называется, только забыл.

Он решительно потряс Матвеевну за плечо.

— Проснись!

Тут синеватые губы старухи неожиданно шевельнулись, и она, не открывая глаз, отчетливо произнесла каким-то неживым, потусторонним голосом:

— Ребята не пришли еще?

— Н-нет, — пробормотал Николай Андреевич, — а что, должны прийти?!

— Должны. Передай тому, что побольше, пусть при всех прощения у друга попросит. Иначе мне не выйти отсюда.

— А за что он прощения просить должен? — спросил Геннадий Петрович.

— Он знает, за что, — все тем же неживым голосом произнесла Серафима и умолкла.

Прошло еще некоторое время, Николай Андреевич по-прежнему держал руку на пульсе, напряженно дожидаясь по полминуты, пока у старухи сердце «тюкнет». Каждый раз, когда это случалось, у него лицо чуточку светлело, а потом, пока текли полминуты, начинало мрачнеть. Кажется, боялся, что сердце может и вовсе перестать биться…

И вдруг старик — зря он на глухоту жаловался! — воскликнул почти восторженно, хоть и с тревогой:

— Ну-ка сбегай на улицу, Гена! По-моему, идут они…