Тринадцатый апостол. Том I

— Вы римляне странные люди… Вашим легионерам ничего не стоит вспороть живот беременной женщине или насадить на копье младенца во вражеском городе. Вы легко выбрасываете из дома своих новорожденных детей, даже если они ваши первенцы. Но при этом кровавые ритуалы и человеческие жертвы у вас запрещены. Где же логика? Где простое человеческое здравомыслие, которым вы все так гордитесь?

— Но кровь… ты сцеживаешь из живого ребенка кровь в чашу?!

— Да. Потому что она необходима для нашего ритуала. А ты бы предпочел, чтобы она без дела вытекла из младенца на мусорную кучу, и ее потом слизали языками бродячие псы? Гай, встряхнись. Нам пора уже начинать. Пифон, у тебя все готово?

Карлик, которого Гай до этого даже не заметил, неуклюже поклонился хозяину и гостю и махнул рукой, указывая на высокую подставку, на которой был разложен пергаментный свиток. Потом, не дожидаясь приказа волхва, зажег благовония в курительнице и свечи, выставленные в углах пентаграммы, начерченной на полу вокруг креста. И снова отошел в темный угол, где скрывался до этого.

Симон попросил Гая встать рядом с ним и начал нараспев читать древние тексты на незнакомом языке. Сначала тихо, потом усиливая голос по мере того, как древние знаки начали проступать в лучах пентаграммы. От свечей и дыма, идущего из курительницы в закрытом помещении, быстро наступила духота. У Гая начала кружиться голова и все поплыло перед глазами. Он уже не различал, где явь, а где собственные видения, навеянные навязчивым ароматом восточных благовоний.

Ему уже казалось, что пергамент свитка сделан из тонкой человеческой кожи, а письмена на нем нанесены кровью. Застывшими глазами смотрел он на то, как младенец открывает рот в безмолвном крике, а потом вдруг понимал, что этого не может быть — ребенок давно обессилел от потери крови и потерял сознание. Гай тряс головой, чтобы прийти в себя, и тогда на какое-то время ясность ума возвращалась к нему. А потом снова сменялась забытьем и видениями.

— Господин и Владыка мой, приветствуем тебя! — Симон упал на колени, увлекая за собой Гая, и склонился, касаясь лбом пола, перед жутким рогатым существом, чье изображение проступило в пентаграмме. По сравнению с ним обычные сатиры в храме Дионисия выглядели милейшими существами

— Прими нашу жертву во славу свою!

Волхв повернулся к Гаю и тоном, не терпящим возражений, приказал

— А сейчас перережь горло младенцу своим кинжалом. Ну, же — не медли! Не заставляй Повелителя ждать!

Дальше Гай словно со стороны увидел, как сам поднялся с колен, послушно достал кинжал из ножен на поясе, и одним слитным движением рассек тонкую шею ребенка, обрывая этим его несчастную короткую жизнь.

А потом застыл мраморным истуканом, равнодушно наблюдая, как Симон, бормоча заклинания, наносит знаки на его лицо и ладони еще теплой детской кровью. Все сейчас казалось Гаю зыбким сном, все как будто происходило не с ним, а с кем-то другим, а он лишь был зрителем и смотрел на это со стороны…

Очнулся он уже в кресле у стола в соседней комнате — оттого, что в нос ему ударил резкий запах. Открыл глаза и непонимающе обвел взглядом комнату, пытаясь вспомнить, как сюда попал. Вспомнил. И тут же поднес к лицу свои руки, ища на них следы крови. Потом недоверчиво потрогал щеки — они были чистыми и как будто немного влажными. То ли от духоты и пота, то ли от мокрого полотенца, которым карлик протер его лицо. Сам Пифон стоял сейчас у очага, помешивая вонючее варево в котле. Гая передернуло, стоило ему представить, что именно могло там вариться.

— Где Симон? — хриплым голосом спросил он у раба

— Господин просил вас немного подождать, он сейчас подойдет — карлик нелепо поклонился Гаю и продолжил орудовать черпаком.

Скрип отъезжающей в сторону потайной двери заставил вздрогнуть глубоко задумавшегося Гая. Он в тот момент безуспешно пытался понять, что же произошло на самом деле, а что было всего лишь плодом его затуманенного сознания. Даже вытащил кинжал из ножен, чтобы рассмотреть его — но тот был абсолютно чистым.

— Высокородный Гай, возрадуйся! — волхв тяжело опустился в свое кресло, и устало улыбнулся гостю — Будущее твое безоблачно на ближайшие десять лет. Думаю, скоро Тиберий приблизит тебя, а потом и вовсе сделает наследником. Но позволь предостеречь тебя. Покровительство могущественного божества бесценно, только и сам ты должен проявлять осмотрительность — не давать подозрений Сеяну, и не раздражать Тиберия, когда он призовет к себе на Капри. У старика тяжелый нрав и вынести общение с ним будет очень нелегко. Но тебе придется все вытерпеть, чтобы стать его преемником. Ты готов ждать и терпеть несколько лет?

— Готов. Выбора у меня нет.

— Это речь не юноши, но мужа. Прощай Гай. В ближайшее время я тебе не понадоблюсь, но ты знаешь, как меня найти, если в том возникнет нужда.

— Прощай, Симон. Вот плата — на стол лег тяжелый кожаный кошель с золотом.