Недоумение подвергло атаке не только капитана Андрюшкина и его улыбку, а ещё трепетное сердце подполковника Гоголева, и даже похренизм майора Косякова.
– Господа офицеры, поздравляю вас всех с разжалованием! – с превосходством сказал Заморышев, с садистской ухмылкой поглаживая донесение. – И это чисто за Бойню здесь и расстрел инкассации Михал Михалыча. Сегодняшний боевик на столичном вокзале – отдельная тема, и будет отдельный приказ!
Капитан Гоголев и старший лейтенант Косяков взгрустнули. Активин и Пассив ничего не поняли.
– Что за боевик? – предвкушающе облизнулся Андрюшкин.
– Вы теперь не совсем командиры и посему сказать не могу, – грубо оборвал разговор человек-полковник.
– Папа разрешил тебе прийти, – манерно произнесла Вита, держа трубку у прелестного ушка.
– Супер! – обрадовался Клюев, топчась у банка. – Я скоро буду у вас!
Он отключил мобильный телефон и начал переходить дорогу на жёлтый сигнал светофора. Солдатик точно не знал, какой цвет вспыхнет в данном случае за жёлтым – красный или зелёный. Он просто увидел жёлтый сигнал светофора и просто ступил на проезжую часть. Правая рука сжимала оружие.
Визг тормозов… в полуметре от Клюева встал мусоровоз. В кабине, за рулем, громоздился Леонид. Он матерился жестами и ртом. Клюев ошарашено смотрел на мусоровозчика и его железного коня.
Мимо прошли трое полицейских парней, они цепко покосились на Клюева и его автомат. Не признав в Клюева – дезертира, а в автомате – автомат армейский, ребята в форменных бушлатах лениво проследовали дальше по улице.
– Что такое?! – солдатик провидяще посмотрел вслед отъезжающему мусоровозу.
Он чуть задумался. И… решительно поднял руку в голосующем жесте. Тотчас же притормозила машинка с «яндекс-бомбилой». Клюев прыгнул в салон, опустив оружие на колени. Сказал быстро:
– Шеф, давай-ка езжай вон за тем конём! Я отлично заплачу!
На диком пустыре столицы встретились две банды, и обменялись изящными кожаными кейсами. В одном по традиции лежали деньги, а в другом – старинная икона. После того, как обмен состоялся – обе банды разошлись в разные стороны.
– Один, три, пять, восемь… – считал секунды Михал Михалыч. Он ободряюще крикнул:
– Ложись, братва! – и первым упал на пыльную столичную землю. Команда шлёпнулась рядом.
– Чёрт! – удивился Громила, наблюдая как в его руках взрывается кейс. Его с сильно изрезанными животом и ногами швырнуло наземь, а потом оземь. Фальшивые доллары застлали горячее небо.
Да-с, мафия бывает не только бессмертной, но и смертной.
Прошло сколько-то секунд. Банда Михал Михалыча встала насмешливым кругом над истекающей кровью бандой Громилы. Испуганным звеном в кругу насмешки выступал Жора, но это никого не волновало.
– Ах, Михал Михалыч! – совсем не восторженно вымолвил Громила. – Я тебе честно принес подлинник. А ты… Ты – тварь.
– Тварь – это ты! Мёртвая. – Михал Михалыч с нажимом наступил Громиле на половое яйцо. – Моя идея с фальшивыми баксами и бомбой в чёрном изящном кейсе была великолепна.
Подлец щелкнул пальцами. Тут же услужливые руки подали блестящий инструмент – нечто среднее между плоскогубцами и ножницами – Яйцерез. Главарь плотоядно облизнулся, помедлил… и ещё раз щелкнул пальцами. Руки исчезли вместе с инструментом. Полураздавленное яйцо Громилы благодарно всхлипнуло.
– Жора, покажи мне рисунок! – важно сказал Михал Михалыч, отходя в сторону. – Братва, пристрелите всех!
Жора преданно открыл кейс и показал икону Михал Михалычу. А чуть в стороне загромыхали пистолетные выстрелы, и полилась человеческая кровища.
– Мое имя – Валерий Клюев, – представился киллер. – И мне с вами нужно побыть ночь. И, возможно, завтрашний день.
Везде лежали груды мусора – повсюду расстилалась Главная столичная помойка. Здесь жили и живут (и будут) жить бомжи.
– Я – Профессор, – величаво молвил мужчина с бородой. – И я главный в артели. Мы не имеем гордость сердца, и поэтому гордость не имеет нас.
– Я – Фёдор, – сурово сказал мужчина без бороды. – И я живу на помойке. Но прежде это мой дом, а потом уже помойка.
– А я Тома – гражданская жена Профессора, – с достоинством произнесла женщина. – В нашем доме имеют место быть наши законы и обычаи. Они – просты, но они есть.
Зверь не издал ни звука, а добродушно повилял хвостом, улыбаясь.
– Я – Нацик, и я – фашист, – заносчиво выкрикнул лысый парень. – И у меня вопрос к тебе, Валера Клюев! Какого хрена ты сюда припёрся?!
– Заткнись, Нацик! – кротко заявил Профессор.
Бомжи сидели вокруг костра, в котелке на рогатинах булькала картошка, на травке лежали канапе с чёрной и красной икрой, протухшая лососина и свежий миндальный расстегай.
– Нацик, а знаешь, в чём разница между тобой и порядочными бомжами? – без злобы спросил Клюев.
– В чём, сволочь!?
– Да в том, что все бомжи опустошают живот один-два раза в сутки. А ты, Нацик, делаешь это каждый раз, как только открываешь рот.
Бомжи ехидно засмеялись. Зверь повалился на спинку, и от избытка чувств замахал лапами. А потом случилась драка, и Клюев сломал фашисту нос бутылкой «Пунша». Вдребезги.