Мы осторожно продвигались по комнате, переступая через кучи мусора и гниющие остатки пищи и распугивая полчища жирных мух. Чарли вел скотский образ жизни. Покрытые плесенью тарелки попадались повсюду: на полу, на камине, на столе и на стульях. Дверь спальни была приоткрыта. Джон толкнул ее концом деревяшки, которую все еще держал в руках; изнутри выскочила и пробежала по нашим ногам спугнутая крыса. Перед нами предстало кошмарное зрелище. Еще больше мух, еще больше разложившейся еды, и, хуже того, — без сомнения, Чарли был болен. На половом коврике виднелось пятно засохшей, облепленной мухами рвотной массы, а на столике рядом с кроватью лежали окровавленные носовые платки и старая штопальная игла Миссиз.
Постель была пуста — только смятые серые простыни, заляпанные кровью и всякой гадостью.
Мы молчали, стараясь не дышать и лишь по необходимости втягивая тухлый воздух через рот, отчего возникали позывы к рвоте. Но это было еще не самое худшее. Оставалось проверить последнее из трех помещений. Джон помедлил, сделал над собой усилие и наконец решился открыть дверь ванной комнаты. Но еще до того, как она распахнулась и отвратительный запах ударил в ноздри, я
Здесь меня стошнило. После всего увиденного желтая лужица моей рвоты на зелени травы буквально ласкала взор — она казалась такой чистой, свежей и даже пахла приятно.
— Ничего-ничего, — пробормотал Джон и похлопал меня по спине ощутимо дрожавшей ладонью.
Между тем Миссиз, которая последовала за нами на своей предельной скорости, пересекла лужайку и уставилась на нас вопрошающе. Что мы могли ей сказать?
Мы нашли кровь Чарли. Мы нашли его дерьмо. Мы нашли его блевотину. Однако мы не нашли самого Чарли.
— Его там нет, — сказали мы Миссиз. — Он исчез.
Возвращаясь к себе в комнату, я размышляла об этой истории. Она представляла интерес сразу в нескольких отношениях. Само собой, исчезновение Чарли стало важным поворотом сюжета. Я вспомнила о ежегодниках и озадачившей меня тогда аббревиатуре: ОПУ. Но, кроме того, здесь появилась еще одна существенная деталь. Догадалась ли она, что я это заметила, при том что внешне я ничем не выдала свою реакцию? Сегодня мисс Винтер впервые употребила в рассказе местоимение «я».
В комнате меня дожидался поднос, на котором помимо сандвичей с ветчиной лежал большой коричневый конверт.
Мистер Ломакс, адвокат, ответил на мой запрос без промедления, с обратной почтой. В конверте я нашла вежливую сопроводительную записку, копию контракта Эстер, которую я отложила в сторону после беглого просмотра, рекомендательное письмо от леди Блейк из Неаполя, перечислявшей незаурядные достоинства гувернантки, и — самое интересное — письменное согласие Эстер взяться за предложенную ей работу в Анджелфилде. Сей документ был написан кудесницей собственноручно.
Твердо выведенные заглавные буквы указывали на решительность и силу характера, а равномерный наклон строчных — на последовательность и стабильность. Легкость и целеустремленность ощущались в плавных петельках «g» и «y». Размер букв был средний: достаточно крупный, чтобы читающий мог их без труда разобрать, но не слишком большой — для экономии бумаги и чернил. Написание простое и строгое — никаких завитушек, росчерков и тому подобных украшений. Красота этого почерка заключалась в его упорядоченности: каждая буква знала свое место, не налезая на соседей и не отрываясь от них. Все добротно, четко и правильно. Это была сама Эстер в буквенном виде.
В правом верхнем углу письма был указан обратный адрес в Лондоне.
«Отлично, — подумала я, — теперь я смогу тебя отыскать».