Тринадцатая рота

— Господа! Да что же вы делаете? Куда прете? Окно вышибли, сейчас опрокинете стойку. Эка вам приспичило! Эка не терпится разделаться с партизанами!

— С нужды! С потребу! Спасу от них нет. Продыху. С закажного куста пуляют. В ночь носа не кажи. По нужде не сходишь. С горшком так и спишь.

— А в нас!.. В нас что делается, в Дорогобужье! — кричал через головы жалобщиков высокий, худой как смерть верзила. — Всех старост поперевешали. А троих в речке утопили. Совсем обнаглели. В полночь заявляются, мешок на голову и тащат. Помогите, ваш благородие! Невыносимо.

— Помогать вам будут каратели, их отряды, — разъяснил Трущобин. — Мы лишь оказываем добровольную услугу карателям, составляем списки партизанских очагов, ведем учет ваших запросов и передаем все данные куда следует. Так что, ау видер зейн! Прошу по порядочку к окну.

— А долго ли будут рассматривать наши заявки? — спросил рябой мужчина с повязкой полицая на рукаве черной шинели.

Трущобин оглянулся:

— Вы, как вижу, горите нетерпением?

— Так точно! Нельзя ли мою заявочку как-либо побыстрей? Я бы вас… — он сунул руку в карман.

— Пройдите со мной, — тихо кивнул Трущобин. — Я вас в первую очередь запишу.

Рябой последовал за Трущобиным за фанерную перегородку. Там он сразу выложил на стол пачку советских червонцев.

— О, новенькие! — обрадовался Трущобин, беря деньги. — Где же вы такие достали?

Рябой замялся. Вопрос ему был не по душе, но делать нечего, надо отвечать. Проявившее любезность начальство ждет.

— Сельпо с приятелем обчистили, когда Красная Армия отступала, — нехотя сознался он.

— И много ли вы хапанули?

— Так, пустяки. Один чемоданчик.

Трущобин сел за стол, взял из стопы бланков листок.

— Ваша фамилия, имя, отчество?

— Алексей. Лешка Шкрыба.

— Место жительства или работы, господин Шкрыба?

— Город Ярцево, полиция. Дорожный постовой.

— Что знаете о партизанах?

— Знаю, что скрываются в лесах юго-восточнее Ярцева, а где точно — не ведаю. Они неуловимы. Налетают и хватают. Моего приятеля Фильку днем утащили.

— Где скрываетесь сами? Днем?

— Днем я стою на дороге, охраняю участок.

— Ночью?

— Ночью сижу под полом у Дуськи.

— Какой Дуськи?

— Дуська — это моя любовница. Мы с ней за воровство в одной тюрьме сидели. А теперь я с ней… Живу.

— Точный адрес Дуськи? Рябой протянул записку:

— Вот вам. Тут все обозначено. Улица, номер дома, квартира.

— Где прячете ценности?

— Там же, под полом, у Дуськи. Трущобин размашисто подписался на двух листах, сунул ручку в чернильницу.

— Документы заполнены. Прошу вашу подпись. Вот здесь и вот здесь.

Рябой расписался. Трущобин сунул ему лист с черным типографским оттиском через всю страницу: «Смерть сукиным сынам!»

— Ждите, Шкрыба. К вам в первую очередь приедут.

— Спасибо. Премного благодарен.

— Не стоит. Если есть другие желающие попасть в первую очередь, присылайте.

От собачьей радости ямки на лице рябого разгладились. Он раз пять поклонился и задом вышел. Трущобин крикнул:

— Следующий!

В оконце просунулась лохматая, не бритая, наверно, со дня рождения, борода мужчины лет пятидесяти. Трудно было определить, на кого он похож. По лохматой голове — на пуделя. По вытянутым вверх ушам — на волка. А по зубам — это был неподдельный заяц. У просителя торчало только два длинных заячьих зуба, а другие ему, очевидно, выбили, так как десны были еще опухшими.

— Фамилия? — склонился над анкетой Трущобин.

— Казанок Видений Фатьевич.

— Место жительства?

— Из Духовщины я. Оттуль. Староста Казанок.

— Деревня?

— Деревни не имеется.

— Как не имеется?

— Не живу я ни в одной деревне. В бегах я. Нынче тут переночую. Завтра — там.

— Ну так где ж вас искать?

— А бог его знает где. Места я себе не нахожу от иродов. Нигде жисти нет…

— Что знаете о партизанах?

— Ничего не знаю. В глаза их не видел, а мучаюсь. С той поры, как в соседней деревне своего кореша — старосту в петле увидел, тени за мной. Тени во след.

— Заявка на тени не принимается. Ау видер зейн! Следующий!

11. МЕЧТЫ ПОД РАЗВАЛИНАМИ ДЗОТА

Сто восьмая егерская дивизия, наступавшая в первом эшелоне группы армий «Центр», выдыхалась, и командующий фельдмаршал фон Бок решил вывести ее на отдых. Но перед долгожданным отдыхом ей было приказано продержаться в окопах еще одну ночь, пока подойдет на смену новая дивизия.

О, эта ночь под огнем русской артиллерии! Кому-то она стала на этой земле последней, а кому-то…

Тяжелым снарядом разворотило землянку и «национальный герой» Фриц Карке оказался придавленным чурбаками блиндажного перекрытия. Вытаскивать его из-под развалин было, очевидно, некому, да и сам «национальный герой» не особенно стремился выбраться на свет белый, потому что его сейчас же сунули бы в стрелковую ячейку вместо кого-либо из убитых. А в открытой ячейке может шлепнуть осколком или пулей снайпера запросто. Так что Карке счел за здравый смысл затаиться и обождать, когда кончится обстрел.