Тринадцатая рота

В разговор вступила зорянка, за ней скворец, малиновка, скандальная сойка… и вскоре защелкала, засвистала, защебетала, заспорила вся бессчетная птичья рать. Тщетно пытался перекричать их с луга коростель. Не разогнал и метавшийся меж деревьями коршун. Спор разгорался с каждой минутой все сильней и сильней. А березы меж тем подрумянились, причесались, сбежались то парочками, то по трое, то в целые хороводы и начали поглядывать на луг, где фыркали кони и сладко похрапывали невесть откуда занесенные в такую глушь раскудрявые женихи.

Гуляйбабка, молодецки раскинув по мягкотравыо руки, ноги, сладко потянулся, вдохнул хмель черемушно-березового настоя и, крякнув от удовольствия, вскочил на ноги.

— Подъем! Побудка, хлопцы!

Задвигался, закашлял, зазевал спавший на лужке близ берез походный лагерь "Благотворительного единения". Одни возрадовались хорошей зорьке, другие заворчали:

— В такую рань! Еще бы часок!

— Вставай, вставай! Да живо. По тревоге. Поможем фюреру — тогда и отоспимся. Все проснулись? Ста-но-вись!.. Равняйсь! Смирно! Нале-во! Правое плечо вперед! За мной! На зарядку. Шагом-м…

И вот уже вся команда, растянувшись в гусиную цепь, замелькала между берез. Впереди сам личный представитель президента. Позади, задрав рясу выше колен, с крестом на шее, босиком едва поспешал отец Ахтыро-Волынский.

— Бог не супротив порядку и тоже любит физзарядку, — бросил он на ходу стоявшему у кареты Прохору.

— Зря, батя! Бог сниспошлет крепкий дух, — кричал от кухни повар.

— Пока с небес дождешься, семь раз согнешься, — хохотал священник, сверкая пятками, мокрыми от росы.

Закружились, завертелись в хороводе с удалыми молодцами березы, только успевали то приседать, то вставать, то низко кланяться.

— Спинку! Спинку пригните, батюшка. А теперь руки кверху, выше над головой, будто на небо лезете уже. А вы, Чистоквасенко, что чешете за ухом? Кверху тянитесь, К веткам березы, а то женитесь — невесту без лестницы не сможете поцеловать. Вот так. Хорошо!

…Зарядка, утренний холодок, ключевая вода взбодрили гуляйбабкинских молодцов. Заулыбались, повеселели они, будто каждый по доброй чарке горилки хватил. Ну а крепкий, заваренный брусничником чай с пшеничными сухарями и вовсе развеял усталость, поднял общий настрой.

— Ожили? Хорошо! — кивнул чаевничающим солдатам Гуляйбабка. — А час тому ведь ворчали, как старые деды. Признавайтесь: ворчали, что подняли в такую рань?

— Был такой грех, — ответил за всех самый молодой в обозе солдат. — Только начала сниться девчонка, обнял было… И бац тебе — подъем. Нет, что ни говори, а наш брат по части сладких сновидений бедный, несчастный человек. Обкрадывают нас.

— "Обокрали". "Несчастный человече". Эх, голова твоя два уха! — вздохнул Гуляйбабка. — Да прежде чем слово сказать, надо язык привязать. Уж если на совесть, то наш брат солдат — самый счастливейший человек. Сколько утренних зорь он встретит за службу свою! Сколько раз увидит, как солнце над землей встает! И вовсе он не тот бедный Макар, на которого все шишки валятся, а богач! Самые чистые росы — его. Самый свежий воздух — его. Самые первые песни пернатых — его. Самое дивное небо — тоже его. И коль обкрадывают кого, так это только того, кто дрыхнет до обеда и тюфяком встает.

— Истина. Истина глаголет вашими устами, — подтвердил отец Ахтыро-Волынский. — Кто рано встает, тому бог дает.

— Не бог дает, а человек сам берет, — внес поправку Гуляйбабка. — Как говорится, пока лежебока храпел, работящий все сделать успел. Да я бы за один только петушиный крик с чертом вместе с постели вставал.

— Нет теперь тех петухов, что на зорях пели. Всех фрицы поели, — вставил реплику молодой солдат.

— Не ной, как комар над ухом, — обернулся на голос Гуляйбабка. — Будут вам и петух и куры. А что касается сна про девчонку, то сказал бы тебе, паренек, да жаль, что отец священник рядом.

— Коль бухнули в один колокол, то бейте и в остальные, — хлебая с присвистом чай, отозвался священник. — Ничто земное мне не чуждо.

— Мой звон только для холостяков, — сказал Гуляйбабка. — Пусть тот, кто вздумает выбирать невест, также воспользуется зарей.

— А почему? Почему зарей-то? — раздались голоса.

— А потому, что в это время они выходят без краски, без замазки, в натуральном виде. Рассказал бы вам про случай один, да не смею хлеб у других отбивать. Давайте договоримся так. На каждом привале один час изучаем немецкий язык. Другой — отводим смеху. Выступать по алфавиту. Каждый рассказывает какую-либо самую веселую историю из своей жизни. Повторяю. Из своей, а не из бабушкиной. Тем самым, мы убьем сразу по два зайца. У приунывших будем разгонять хандру и побольше узнаем друг о друге. Согласны?

— Согласны! Все «за». Даешь смехочас!

— Отлично! Принимается. Не будем раскачивать быку хвост, он у него и так качается. Начнем сейчас же. У кого из вас фамилия с буквы А? — Гуляйбабка бросил взгляд на отца Ахтыро-Волынского. Тот пожал плечами: