Тринадцатая редакция. Модель событий

— Забудьте о футболках — не сезон пока, — перебил его Виталик, размахивая следующей книгой. — Лучше скажите: кто-нибудь из вас слышал, чтобы в реальной жизни один человек говорил другому: «Катиська ты ко всем чертям»? Вас, например, когда-нибудь посылали к ним катиться?

— Вроде нет, — немного подумав, ответил Шурик. Наташа и Денис в ответ только молча помотали головами.

— Меня тоже. И в этом наше счастье. А то представляете, каково это: собрались все черти, их вдруг кто– то оторвал от важного дела: обжарки убийц до золотистой корочки, пассерования растлителей, тушения воров в соусе из клятвопреступников и так далее. Они недовольны, крутят головами, требуют объяснения. А никто ничего объяснить не может, черти только прибывают. Вы помните условие: нам нужны абсолютно все черти, иначе проклятие не подействует. И тут один самый глазастый чёрт видит: из приёмного окна — ну, вроде как на почте бывают — выкатывается такое нечто. «Ты кто? Тебе чего здесь надо?» — спрашивает самый глазастый чёрт. «Да вот. Мне сказали, чтобы я к вам катился!» — «Знаешь, что? — свирепеют остальные черти. — Катись-ка ты обратно. Не торопись только особо, по дороге можешь прошвырнуться по всем кругам ада».

— Звучит очень зло и цинично, — заметила Наташа.

— А это тоже модно, — огрызнулся Виталик, — общество перепотребления обожает циничных авторов.

— К сожалению, — согласился Шурик, — даже слишком. Таких, которые — раз, раз — попирают всё доброе и светлое. Вам сказали, что надо надеяться на хорошее? Ни фига! Они обманули вас! Давайте, ломайте свою жизнь поскорее, вам нечего больше терять. Унывайте, это же так круто! Считается, что если циничный — то умный. Жизнь его била-била — не разбила. Мир его ловил-ловил — да не поймал. Почему же побитость жизнью приравнивают к жизненной мудрости? Кто-то когда-то обжёгся на молоке и дует теперь на воду. Демонстративно дует, чтобы никто не подумал, будто он может ещё раз попробовать это молоко! А молоко давно остыло, из него, может быть, уже кефир сделали, сыр, творог. Едят и нахваливают. А циничный наш даже и не смотрит в его сторону. На что ему сдался этот сыр?

— Да нет, всё правильно, — неожиданно резюмировал Виталик. — Пусть будет много таких авторов. Народу-то на земле ещё больше. Сыра на всех не хватит. Я, например, не готов ни с кем делиться своим честно заработанным сыром. Каррр!

— Ой, продолжение вышло! — взвизгнула Наташа, выуживая из-под юбилейной пятидесятой допечатки «Оздоровления с помощью табака и алкоголя» толстенький том с драконами и магами на обложке. Она раскрыла книгу на середине, прижала к груди, полистала и не смогла сдержаться — начала читать вслух: — «И тогда он поклялся страшной клятвой, что вернётся сюда, на это же самое место, через триста лет и три дня и возложит корону на голову потомка Светлой династии». Вау!!! Он всё-таки нашёлся!

— Кто бы сомневался, иначе бы не было интриги. А вот интересно, чем страшная клятва, которой на этот раз поклялся Седой Колдун, отличается от просто клятвы, которой он клялся в предыдущей книге? — проявил неслыханное знание предмета Шурик. — Когда он страшно клянётся, он что — страшными ногами топочет, страшными зубами скрипит?

— А чего он клянётся-то всё время? Захотел возложить корону — возлагай! Через триста лет даже свидетелей твоей клятвы не останется, — вмешался Виталик. — Это чтобы не забыть, — предположил Денис. — Ежедневника-то у него не было. А если поклянёшься, тем более страшно поклянёшься, то наверняка не забудешь.

— Ну да. А если и забудешь — то люди легенды об этом сложат, напомнят, — согласился Виталик. — Чем страшнее клятва — тем больше легенд. Надо вообще всех вокруг запугать своей клятвой, только так, чтобы они от страха дар речи не потеряли, — и тогда можно быть спокойным. Слушайте, как вы думаете, если я страшно поклянусь никогда больше не опаздывать на работу, это мне поможет?

— Это ему поможет, — шёпотом сказала Наташа, указывая глазами на Константина Петровича. — Он тогда тебя будет в два раза больше ругать: за то, что опоздал, и за то, что нарушил страшную клятву.

— Я всё слышу! — обиженно отозвался Цианид, моментально оказываясь рядом. — Прекратите сочинять обо мне мифы и легенды, я же не самодур, в самом деле. Кстати, объявленные шефом пятнадцать минут прошли, а Лёвы всё нет. Придётся его всё-таки подвергнуть административным санкциям.

— Конечно же ты не самодур, нет, что ты, — преувеличенно эмоционально всплеснул руками Даниил Юрьевич, появляясь за спиной у спорщиков. В последнее время он окончательно потерял бдительность: сквозь стены ходил, неожиданно исчезал и появлялся, даже облик иной раз менял — и всё это на глазах у сотрудников.

Считается, что живым — даже если они всё знают и понимают — не стоит лишний раз лицезреть такие трюки, ради их же блага. Но шеф Тринадцатой редакции уверен, что иной раз лучше свалиться буквально на головы подчинённым, чем позволять им тратить жизнь на бесконечные и утомительные споры о трудовой дисциплине.